ТРАГЕДИЯ БЕЗ КОНЦАЧеченская война кардинально изменила россиян и стала главным фактором, отдаляющим русский и украинский народы. Нынешние россияне заслуживают сочувствия со стороны украинцев. Или как минимум понимания.
Понять свое отношение к произошедшему в Москве, казалось бы, просто: достаточно посмотреть в окно и подумать, хотите ли вы, чтобы подобное произошло в вашем городе, с вашими знакомыми, родными или с вами лично. Недостаток собственной фантазии можно компенсировать телевизионными сюжетами. Но это не совсем так.
Помню, как оказавшись первый раз в Украине в перерыве между командировками на Северный Кавказ, был поражен, насколько украинцы отличаются от россиян. Выяснилось, что слова "Чечня", "гексоген", «шахиды» здесь нуждаются в пояснении. Обитатели Киева показались мне расслабленными и беспечными в поступках и суждениях. Было очень странно наблюдать это "почти как у нас", но к тому моменту уже совершенно иное.
В декабре 1994 года в Петрозаводск, где я тогда жил, привезли первый цинковый гроб из Чечни. Это на самом деле был шок для всего города, сюжет о прощании показал один из федеральных каналов. Через полгода сообщения о подобных событиях перестали печатать даже местные газеты, а еще через пару лет списки погибших солдат окончательно превратились в статистику.
Спустя десять лет, после захвата школы в Бес-лане, в Москве на Васильевском спуске был большой митинг. Как и на прочих подобных московских мероприятиях, массовость обеспечили разнарядкой по трудовым коллективам и молодежным организациям. Как и положено, с трибуны говорили про "собранность", "ответственность", "единство перед угрозой терроризма".
Потом объявили: "Митинг закончен", но произошло удивительное — толпа не расходилась. Бюджетники не подхватили свои сумки и не побежали по делам, пользуясь освободившимся остатком дня, студенты не спешили за пивом. Минут пять люди смотрели на сцену, потом, отвернувшись, начали тихо разговаривать друг с другом или просто молча и опустив головы стояли в своем кругу. Будто они, чувствуя ужас и несправедливость случившегося, так и не услышали чего-то, что им хотелось услышать. Кажется, я знаю чего.
Я помню собственные ощущения в Беслане: в какой-то момент тебе становится все равно, кто эти террористы, зачем они это сделали и кто там первый стрелял. Это — не важно, потому что ты стоишь на краю бездны, поту сторону которой — мрак. Там — абсолютное зло. И единственно важное в этот момент — что ты сам сделал в своей жизни не так, чтобы здесь оказаться, чтобы тебе это показали.
Тогда у Кремля мне хотелось услышать: "Мы все должны стать другими", а слышалось — "Нас никто не собьет с правильного пути".
Думается, люди ждут, что им скажут: "Любите друг друга и себя", а им говорят: "Сплотитесь и любите власть". Это разные вещи, а порой — противопоставленные.
Несколько последних лет казалось, что все уже в прошлом, но, видимо, это не так. И снова будет митинг, и все те же слова со сцены — и они уже звучат из уст все тех же людей, — и та же молчаливая толпа.
Происходящее в России — это трагедия без катарсиса, иными словами, без конца, которая никогда не заканчивается эмоциональной разрядкой, когда после слов ненависти и отчаяния должны прозвучать слова нравоучения и покаяния. Но они не звучат. Сюжет никак не может закончиться: Эдип снова и снова в ужасе лишает себя зрения, зная, что наутро опять проснется зрячим и весь кошмар повторится. И все это знают. Хор поет про укрепление вертикали, зрители, не сходя с мест, занимаются повседневными делами, обыденно наблюдая зло и подозрительно косясь на ближнего. Непережитая трагедия не становится ни эмоциональным опытом отдельного человека, ни ментальным опытом нации в целом.
Народ, для которого очередной цинковый гроб — повседневная банальность в течение многих лет, не может не отличаться от народа, который живет в мире. Война в России как ничто другое развела самоощущение жителей двух частей когда-то одной страны.
Разница, например, в том, как сегодняшние россияне легко и с готовностью принимают образ нового врага в любом, кто оказался на пути властной вертикали. И как украинцы, несмотря на все "газовые войны" и прочие недоразумения, не спешат признать врагом соседний народ.
Это современное российское состояние заслуживает понимания — и не только осторожности в отношениях, но и сочувствия.
Ведь Украине действительно повезло: для того чтобы понять, что случилось в Москве, не нужно проходить тот же путь. Достаточно заглянуть в новостные ленты за последние 15 лет, а потом посмотреть в свое окно в Киеве, Донецке или Львове и задаться тем же вопросом: хотите ли вы, чтобы в вашем городе, с вашими знакомыми и близкими, лично с вами произошло то же самое?
Помню, как оказавшись первый раз в Украине в перерыве между командировками на Северный Кавказ, был поражен, насколько украинцы отличаются от россиян. Выяснилось, что слова "Чечня", "гексоген", «шахиды» здесь нуждаются в пояснении. Обитатели Киева показались мне расслабленными и беспечными в поступках и суждениях. Было очень странно наблюдать это "почти как у нас", но к тому моменту уже совершенно иное.
В декабре 1994 года в Петрозаводск, где я тогда жил, привезли первый цинковый гроб из Чечни. Это на самом деле был шок для всего города, сюжет о прощании показал один из федеральных каналов. Через полгода сообщения о подобных событиях перестали печатать даже местные газеты, а еще через пару лет списки погибших солдат окончательно превратились в статистику.
Спустя десять лет, после захвата школы в Бес-лане, в Москве на Васильевском спуске был большой митинг. Как и на прочих подобных московских мероприятиях, массовость обеспечили разнарядкой по трудовым коллективам и молодежным организациям. Как и положено, с трибуны говорили про "собранность", "ответственность", "единство перед угрозой терроризма".
Потом объявили: "Митинг закончен", но произошло удивительное — толпа не расходилась. Бюджетники не подхватили свои сумки и не побежали по делам, пользуясь освободившимся остатком дня, студенты не спешили за пивом. Минут пять люди смотрели на сцену, потом, отвернувшись, начали тихо разговаривать друг с другом или просто молча и опустив головы стояли в своем кругу. Будто они, чувствуя ужас и несправедливость случившегося, так и не услышали чего-то, что им хотелось услышать. Кажется, я знаю чего.
Я помню собственные ощущения в Беслане: в какой-то момент тебе становится все равно, кто эти террористы, зачем они это сделали и кто там первый стрелял. Это — не важно, потому что ты стоишь на краю бездны, поту сторону которой — мрак. Там — абсолютное зло. И единственно важное в этот момент — что ты сам сделал в своей жизни не так, чтобы здесь оказаться, чтобы тебе это показали.
Тогда у Кремля мне хотелось услышать: "Мы все должны стать другими", а слышалось — "Нас никто не собьет с правильного пути".
Думается, люди ждут, что им скажут: "Любите друг друга и себя", а им говорят: "Сплотитесь и любите власть". Это разные вещи, а порой — противопоставленные.
Несколько последних лет казалось, что все уже в прошлом, но, видимо, это не так. И снова будет митинг, и все те же слова со сцены — и они уже звучат из уст все тех же людей, — и та же молчаливая толпа.
Происходящее в России — это трагедия без катарсиса, иными словами, без конца, которая никогда не заканчивается эмоциональной разрядкой, когда после слов ненависти и отчаяния должны прозвучать слова нравоучения и покаяния. Но они не звучат. Сюжет никак не может закончиться: Эдип снова и снова в ужасе лишает себя зрения, зная, что наутро опять проснется зрячим и весь кошмар повторится. И все это знают. Хор поет про укрепление вертикали, зрители, не сходя с мест, занимаются повседневными делами, обыденно наблюдая зло и подозрительно косясь на ближнего. Непережитая трагедия не становится ни эмоциональным опытом отдельного человека, ни ментальным опытом нации в целом.
Народ, для которого очередной цинковый гроб — повседневная банальность в течение многих лет, не может не отличаться от народа, который живет в мире. Война в России как ничто другое развела самоощущение жителей двух частей когда-то одной страны.
Разница, например, в том, как сегодняшние россияне легко и с готовностью принимают образ нового врага в любом, кто оказался на пути властной вертикали. И как украинцы, несмотря на все "газовые войны" и прочие недоразумения, не спешат признать врагом соседний народ.
Это современное российское состояние заслуживает понимания — и не только осторожности в отношениях, но и сочувствия.
Ведь Украине действительно повезло: для того чтобы понять, что случилось в Москве, не нужно проходить тот же путь. Достаточно заглянуть в новостные ленты за последние 15 лет, а потом посмотреть в свое окно в Киеве, Донецке или Львове и задаться тем же вопросом: хотите ли вы, чтобы в вашем городе, с вашими знакомыми и близкими, лично с вами произошло то же самое?
Алексей Зубов
— российский журналист,
в 2000-2006 годах — военный корреспондент телеканала РЕН-ТВ (Россия),
сейчас живет в Киеве
Отзывы и комментарии
присылайте по адресу: Ця адреса електронної пошти приховується від різних спамерських пошукових роботів. Щоб побачити її потрібно активувати Ява-скрипт.
— российский журналист,
в 2000-2006 годах — военный корреспондент телеканала РЕН-ТВ (Россия),
сейчас живет в Киеве
Отзывы и комментарии
присылайте по адресу: Ця адреса електронної пошти приховується від різних спамерських пошукових роботів. Щоб побачити її потрібно активувати Ява-скрипт.
КОРНИ НЕНАВЕСТИУже более 200 лет, прошедших под знаком войн, набегов и терроризма, Россия пытается удержать контроль над Северным Кавказом
Первые "межгосударственные" контакты россиян с северокавказскими народами происходили едва ли не одновременно с образованием Московского царства. Одним из самых удачных шагов в этом направлении стал брак царя Иоанна Грозного с кабардинской княжной Марией Темрюковной (она была его второй супругой).
Дальше отношения из амурных сфер перешли к земным — череде военных конфликтов. В 30-х годах XVIII века императрица Анна Иоанновна начала создавать Кавказскую линию — цепь укрепленных русских и казачьих поселений, которая позже протянулась по Кубани и Тереку от Черного моря до Каспийского. Линия оберегала русские земли от набегов горцев и помогала контролировать Северный Кавказ.
К концу столетия Россия столкнулась с северокавказским вариантом джихада — его объявил русским чеченец шейх Мансур, который разбил отряд регулярных русских войск.
Мансур систематически атаковал дорогу через горы в Грузию, за которую тогда сражались турки и русские. Шейха поддерживал Стамбул, но его отряд был разбит, Мансур оказался в занятой турками Анапе. Город взяли русские, шейх попал в плен и через несколько лет умер в ссылке на севере России.
В начале XIX века, после войн с турками и персами, к Российской империи присоединились Грузия и Азербайджан. В результате Россия столкнулась с необходимость установить прочный контакт с Закавказьем. Знаменитый русский генерал Алексей Ермолов, который с 1816 года стал командовать войсками Кавказской линии, убедил императора Александра I, что добиться этого можно лишь с помощью оружия. Он стал планомерно атаковать Чечню и Дагестан, прокладывая дороги и разрушая непокорные аулы. Так началась Кавказская война, которая длилась почти 50 лет и закончилась победой России. Часть горцев была вынуждена уйти в Турцию и на Ближний Восток.
Одним из главных противников русских был аварец имам Шамиль, который объединил в исламское государство Чечню и Дагестан. Его поддерживали турки, а во время Крымской войны — Британская империя.
Во второй половине XIX века Шамиль стал терпеть поражения, а в 1859 году, после окончательного присоединения Чечни к России, он на специальных условиях сдался в плен.
Относительный покой на Кавказе сохранялся до Октябрьской революции 1917 года. Тогда на территории Северного Кавказа возникло несколько горских республик, как советских, так и небольшевистских, шли постоянные военные действия. Советская власть закрепилась здесь только в 1920-м.
Во время Второй мировой войны Госкомитет обороны СССР постановил упразднить Чечено-Ингушскую республику и депортировать представителей этих двух народов в Казахстан и Киргизию "за пособничество фашистским оккупантам".
В 1956 году с депортированных народов сняли часть ограничений, хотя и не разрешили возвращаться. Однако чеченцы и ингуши стали делать это самостоятельно. Через год власти восстановили Чечено-Ингушскую Автономную республику. Но выселять тех, кто заселил эти земли во время депортации не стали. Из-за этого стали возникать многочисленные конфликты. В республике и ее столице Грозном резко возросло число убийств, было много межнациональных драк с применением холодного и огнестрельного оружия. Апогеем стали массовые беспорядки в Грозном в конце августа 1958 года. Тогда из-за убийства русского парня город на несколько дней стал неуправляемым: русские, возмущенные поведением чеченцев, разгромили местный обком, нападали на милиционеров.
Северный Кавказ опять вышел из-под контроля Москвы в последнее десятилетие XX века. В 1994-м началась Первая Чеченская война, которая через два года закончилась перемирием и выводом федеральных войск России из Чечни. В 1999 году, после рейда чеченских отрядов Шамиля Басаева в Дагестан, российские вооруженные силы вновь вошли на территорию республики – активная фаза боевых действий продолжалась до 2000 года. Только в 2009-м россияне и пророссийские силы чеченцев стали контролировать всю территорию Чечни.
Но исламское подполье и терроризм распространились из Чечни на соседние территории — Ингушетию и Дагестан, где российским спецслужбам теперь регулярно приходится проводить антитеррористические операции.
Дальше отношения из амурных сфер перешли к земным — череде военных конфликтов. В 30-х годах XVIII века императрица Анна Иоанновна начала создавать Кавказскую линию — цепь укрепленных русских и казачьих поселений, которая позже протянулась по Кубани и Тереку от Черного моря до Каспийского. Линия оберегала русские земли от набегов горцев и помогала контролировать Северный Кавказ.
К концу столетия Россия столкнулась с северокавказским вариантом джихада — его объявил русским чеченец шейх Мансур, который разбил отряд регулярных русских войск.
Мансур систематически атаковал дорогу через горы в Грузию, за которую тогда сражались турки и русские. Шейха поддерживал Стамбул, но его отряд был разбит, Мансур оказался в занятой турками Анапе. Город взяли русские, шейх попал в плен и через несколько лет умер в ссылке на севере России.
В начале XIX века, после войн с турками и персами, к Российской империи присоединились Грузия и Азербайджан. В результате Россия столкнулась с необходимость установить прочный контакт с Закавказьем. Знаменитый русский генерал Алексей Ермолов, который с 1816 года стал командовать войсками Кавказской линии, убедил императора Александра I, что добиться этого можно лишь с помощью оружия. Он стал планомерно атаковать Чечню и Дагестан, прокладывая дороги и разрушая непокорные аулы. Так началась Кавказская война, которая длилась почти 50 лет и закончилась победой России. Часть горцев была вынуждена уйти в Турцию и на Ближний Восток.
Одним из главных противников русских был аварец имам Шамиль, который объединил в исламское государство Чечню и Дагестан. Его поддерживали турки, а во время Крымской войны — Британская империя.
Во второй половине XIX века Шамиль стал терпеть поражения, а в 1859 году, после окончательного присоединения Чечни к России, он на специальных условиях сдался в плен.
Относительный покой на Кавказе сохранялся до Октябрьской революции 1917 года. Тогда на территории Северного Кавказа возникло несколько горских республик, как советских, так и небольшевистских, шли постоянные военные действия. Советская власть закрепилась здесь только в 1920-м.
Во время Второй мировой войны Госкомитет обороны СССР постановил упразднить Чечено-Ингушскую республику и депортировать представителей этих двух народов в Казахстан и Киргизию "за пособничество фашистским оккупантам".
В 1956 году с депортированных народов сняли часть ограничений, хотя и не разрешили возвращаться. Однако чеченцы и ингуши стали делать это самостоятельно. Через год власти восстановили Чечено-Ингушскую Автономную республику. Но выселять тех, кто заселил эти земли во время депортации не стали. Из-за этого стали возникать многочисленные конфликты. В республике и ее столице Грозном резко возросло число убийств, было много межнациональных драк с применением холодного и огнестрельного оружия. Апогеем стали массовые беспорядки в Грозном в конце августа 1958 года. Тогда из-за убийства русского парня город на несколько дней стал неуправляемым: русские, возмущенные поведением чеченцев, разгромили местный обком, нападали на милиционеров.
Северный Кавказ опять вышел из-под контроля Москвы в последнее десятилетие XX века. В 1994-м началась Первая Чеченская война, которая через два года закончилась перемирием и выводом федеральных войск России из Чечни. В 1999 году, после рейда чеченских отрядов Шамиля Басаева в Дагестан, российские вооруженные силы вновь вошли на территорию республики – активная фаза боевых действий продолжалась до 2000 года. Только в 2009-м россияне и пророссийские силы чеченцев стали контролировать всю территорию Чечни.
Но исламское подполье и терроризм распространились из Чечни на соседние территории — Ингушетию и Дагестан, где российским спецслужбам теперь регулярно приходится проводить антитеррористические операции.
Андрей Смирнов
МОСКОВСКОЕ БРЕМЯ
Отголоски многолетней борьбы на Кавказе вновь докатились до Москвы, оглашая новый виток кровавого противостояния. Война затягивает все большее количество людей по обе линии фронта
Оглушительный взрыв застал Алексея Лазовацкого в вагоне метро, которое остановилось на станции Парк культуры утром 29 марта. К счастью для 32-летнего москвича, ни осколки, ни взрывная волна не достали его. Чудом выживший пассажир теперь ждет реакцию власти. "Я сторонний наблюдатель, попавший в эту мясорубку, — рассказывает он Корреспонденту. — Я вылез живым. Поставил свечку в церкви. Все остальное—действия государства. Это не моя война".
Устами российского президента Дмитрия Медведева государство пообещало Лазовацкому и миллионам его землякам положить конец затянувшейся войне. Бить будут по Северному Кавказу, болевой точке России. Что, по мнению экспертов, в который раз замкнет круг террора в РФ. Ведь теракты в Москве — лишь видимая часть айсберга. Невидимая находится именно там, на Северном Кавказе, и представляет собой — по определению правозащитников — "массовые и жестокие зачистки", которые включают в себя пытки и избиения. Благодатная почва питает радикальные экстремистские движения, которые не брезгуют и варварскими методами борьбы. Альянс Кремля с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым выдавил боевиков преимущественно в соседние республики. Теперь очагом ежедневных боевых действий и, следовательно, терроризма является весь Северный Кавказ, включая Ингушетию и Дагестан.
"Люди в камуфляжке и масках забирают на улице твоего сына или брата, а через несколько дней подбрасывают к дому его изуродованный пытками труп, — описывает Корреспонденту дагестанские будни Заур Газиев, главный редактор дагестанской газеты Свободная Республика. После этого для грамотных радикалов не составит труда завербовать обезумевшую от горя и жажды мести мать, надеть на нее пояс шахида и запустить в метро, рассказывает Газиев. "Люди здесь привыкли к ежедневным убийствам. И убивать в ответ становится нормой", — говорит он.
Итог — тысячи погибших мирных жителей России за годы войны и страх в повседневной жизни миллионов. Конец этому двухвековому противостоянию на Кавказе может положить лишь лечение истоков болезни, а не ее симптомов, утверждают эксперты. Но это долгий и кропотливый труд.
Забомбили
Две террористки-смертницы за полчаса вернули Россию в ужасающую действительность: в результате взрывов бомб 40 человек убиты, десятки ранены. В общей сложности пострадали более 100 человек. Теракты 29 марта стали шоком для миллионов россиян. Ведь взрывы в Москве не звучали четыре года.
Юлия Латынина, российский журналист и писатель, часто освещающая вопросы Кавказа, замечает, что терактов не было в Москве, но они были в других местах.
"Это безумие — публика не воспринимает теракты, происходящие не в Москве, как нечто достойное внимания. Я не думаю, что кто-то вспомнил, сколько раз взрывали во Владикавказе",—говорит Латынина.
В разговоре с Корреспондентом Николай Петров, эксперт Московского центра Карнеги, описывает ситуацию как "немножко фатальную".
"Невозможно защитить гигантские города, такие как Москва, от террористов-смертников, — отмечает Петров. — Защититься от организованных террористов невозможно".
Его поддерживает Линдси Клаттербак, опытный экс-сотрудник уголовной полиции Скотленд-Ярда. Клаттербаку нетрудно представить тот ужас, который пережили жители Белокаменной, и растерянность, парализовавшую правоохранительные службы. Пять лет назад утренний лондонский метрополитен пережил подобную атаку.
"Никакое общество не может быть неуязвимым перед террористической атакой, — рассказывает британский эксперт по противостоянию терроризму одного из самых известных в мире исследовательских центров RAND.
Оглушительный взрыв застал Алексея Лазовацкого в вагоне метро, которое остановилось на станции Парк культуры утром 29 марта. К счастью для 32-летнего москвича, ни осколки, ни взрывная волна не достали его. Чудом выживший пассажир теперь ждет реакцию власти. "Я сторонний наблюдатель, попавший в эту мясорубку, — рассказывает он Корреспонденту. — Я вылез живым. Поставил свечку в церкви. Все остальное—действия государства. Это не моя война".
Устами российского президента Дмитрия Медведева государство пообещало Лазовацкому и миллионам его землякам положить конец затянувшейся войне. Бить будут по Северному Кавказу, болевой точке России. Что, по мнению экспертов, в который раз замкнет круг террора в РФ. Ведь теракты в Москве — лишь видимая часть айсберга. Невидимая находится именно там, на Северном Кавказе, и представляет собой — по определению правозащитников — "массовые и жестокие зачистки", которые включают в себя пытки и избиения. Благодатная почва питает радикальные экстремистские движения, которые не брезгуют и варварскими методами борьбы. Альянс Кремля с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым выдавил боевиков преимущественно в соседние республики. Теперь очагом ежедневных боевых действий и, следовательно, терроризма является весь Северный Кавказ, включая Ингушетию и Дагестан.
"Люди в камуфляжке и масках забирают на улице твоего сына или брата, а через несколько дней подбрасывают к дому его изуродованный пытками труп, — описывает Корреспонденту дагестанские будни Заур Газиев, главный редактор дагестанской газеты Свободная Республика. После этого для грамотных радикалов не составит труда завербовать обезумевшую от горя и жажды мести мать, надеть на нее пояс шахида и запустить в метро, рассказывает Газиев. "Люди здесь привыкли к ежедневным убийствам. И убивать в ответ становится нормой", — говорит он.
Итог — тысячи погибших мирных жителей России за годы войны и страх в повседневной жизни миллионов. Конец этому двухвековому противостоянию на Кавказе может положить лишь лечение истоков болезни, а не ее симптомов, утверждают эксперты. Но это долгий и кропотливый труд.
Забомбили
Две террористки-смертницы за полчаса вернули Россию в ужасающую действительность: в результате взрывов бомб 40 человек убиты, десятки ранены. В общей сложности пострадали более 100 человек. Теракты 29 марта стали шоком для миллионов россиян. Ведь взрывы в Москве не звучали четыре года.
Юлия Латынина, российский журналист и писатель, часто освещающая вопросы Кавказа, замечает, что терактов не было в Москве, но они были в других местах.
"Это безумие — публика не воспринимает теракты, происходящие не в Москве, как нечто достойное внимания. Я не думаю, что кто-то вспомнил, сколько раз взрывали во Владикавказе",—говорит Латынина.
В разговоре с Корреспондентом Николай Петров, эксперт Московского центра Карнеги, описывает ситуацию как "немножко фатальную".
"Невозможно защитить гигантские города, такие как Москва, от террористов-смертников, — отмечает Петров. — Защититься от организованных террористов невозможно".
Его поддерживает Линдси Клаттербак, опытный экс-сотрудник уголовной полиции Скотленд-Ярда. Клаттербаку нетрудно представить тот ужас, который пережили жители Белокаменной, и растерянность, парализовавшую правоохранительные службы. Пять лет назад утренний лондонский метрополитен пережил подобную атаку.
"Никакое общество не может быть неуязвимым перед террористической атакой, — рассказывает британский эксперт по противостоянию терроризму одного из самых известных в мире исследовательских центров RAND.
Виталий Сыч, Александр Пасховер,
Ирина Сандул, Павел Глумин,
Наталия Мечетная