24 октября 1950 года была подписана директива о формировании в
Вооружённых силах частей военной разведки специального назначения. В
канун 60-летия спецназа ГРУ наш собеседник кавалер двух орденов Красного
Знамени, ордена Красной Звезды полковник запаса Юрий Тимофеевич СТАРОВ.
— Юрий Тимофеевич, создание спецназа ГРУ было делом новым. У военных не было соответствующего опыта, поскольку подобные задачи им решать еще не доводилось. Как проходило становление спецназа?
— Ко многому действительно мы приходили сами. Своими ногами топтали сотни километров, моделировали ситуации, а потом пытались найти наиболее оптимальные выходы из них. На этом опыте и писались впоследствии инструкции, методички, уставы, справочники по выживанию. Сами придумывали и строили «Тропу разведчика», испытывали обувь и обмундирование.
А какие специалисты были у нас! Отбирали «поштучно» из числа вчерашних таежников, охотников, спортсменов. Требуется, например, в бригаду 200 человек — заказываем в военкоматах 800. И все равно, бывало, не хватало. Приходилось повторно добирать.
— Насколько отличался курс подготовки подразделений спецназа от общевойсковой подготовки? В чем была ее особенность?
— Учебных предметов у нас было очень много: минно-подрывное дело, военная топография, воздушно-десантная, огневая, военно-медицинская, автомобильная, морская, горная подготовка и многое- многое другое. Программа была продумана до мелочей. Один предмет естественным образом наслаивался на другой. Поэтому материал усваивался очень хорошо.
Особое внимание уделялось идеологической подготовке. И это было правильно. Человек должен был ясно понимать, за что он будет воевать и, возможно, отдаст свою жизнь. Первостепенное значение уделялось физической подготовке. Ребята имели по 5-6 «первых» разрядов. Вторым и третьим по значимости, и эту последовательность подтвердила война в Афганистане, шли военная медицина и военная топография.
На первый взгляд странно слышать такие слова от командира боевой бригады. Логичнее воспринимались бы слова о приоритетности боевой подготовки, навыков рукопашного боя. Но, как показывала практика, знание приемов единоборств главным образом добавляло психологической уверенности. В реальной же схватке в ход шла каска, граната, камень - все, что было под рукой. Основные же потери — до 60 процентов — подразделение несло потому, что своими силами не могло оказать раненым доврачебную помощь. Поэтому наши доктора ходили в бой с каждой группой, отлично знали курс первой медицинской помощи и сами разведчики.
Военная топография — вообще, святое дело для спецназовца. Зная ее, можно существенно сократить время поиска объекта, сберечь силы и средства для решающего броска. Ведь тот же «Першинг» на болоте стоять не будет. В рамках тактико-специальной подготовки отрабатывались действия групп и подразделений специального назначения в глубоком тылу вероятного противника. Рассчитывать можно только на свои силы. И это было краеугольным камнем всего курса подготовки.
— А можно в общих чертах рассказать, как действовала, к примеру, боевая группа?
— Группа — это 14-15, с усилением до 20 человек. Повторяю, она идет в тыл противника одна. Доставка осуществлялась по воздуху, земле, морем. В составе группы командир, его «зам», разведчики, радиотелеграфисты, стрелки, минеры, врач, в случае необходимости переводчик. Был в группе и свой повар, и товарищ, который гранату бросал за 70 метров, и снайпер, который, как говорят, бил белку в глаз. Обмундирование у группы особое. С собой высококалорийный паек, специальные виды оружия.
Командир — бог, царь и воинский начальник. Уважение со стороны подчиненных абсолютное. Возьмем, к примеру, поиск мест размещения упомянутого выше «Першинга». Выбросили группу на парашютах от обозначенного района километрах в 15. К месту идем пешочком. Дошли, командир открывает карту, все садятся кружочком и начинают кумекать. Так, здесь топи — «Першинга» тут не будет. А здесь высота склона более 30 градусов — в этом месте тоже его не поставишь, потому как техника не пройдет. После таких исключений, остается три-четыре «островка». Делимся на группы. Каждая убывает в свой район. Потом встречаемся, анализируем информацию, докладываем выводы «в центр».
— Афганистан стал первой практической проверкой выучки спецназа?
— В масштабах реальных боевых действия — да. На территории Афганистана действовало две бригады спецназа: 15-я контролировала восточную часть республики, а 22-я бригада — западную. Отдельная рота отвечала за Кабул. В числе основных задач, которые ставились нам командованием 40-й армии, были — уничтожение караванов с оружием и бандгрупп, отрядов наемников, оказание помощи местному населению, работа по подготовке осведомителей.
Каждый отряд спецназа воевал в своей зоне ответственности, и никто лучше его командира не знал ситуации в данном районе. Мы знали свою задачу и готовы были выполнить ее в любое время. В то же время политическое руководство страны как таковой стратегической цели в этой войне не имело, в принципе не понимало, чем должна закончиться в итоге эта война. Если бы нам с самого начала поставили задачу овладеть всей территорией Афганистана, совершенно по-другому воевала бы армия. Мы же там играли в «пинг-понг»: получили приказ, захватили какой-нибудь Мирасл-Баба, находящиеся там склады с оружием и продовольствием, а потом приходит
приказ оставить населенный пункт и вернуться на исходные позиции. Через месяц «на верху» вновь решают овладеть этой Мирасл-Бабой. Но за четыре недели противник учел свои ошибки и успел кардинально перестроить оборону. Теперь у них на высотах не по одному ДШК. Теперь они спарены и счетверены, выкатываются на огневой рубеж из укрытий по рельсам. Огневые позиции оборудованы дымоотводами и выстрела из гранатомета не видно...
А спецназ — воевал. Хорошо воевал, хотя использование спецназовцев против регулярной армии не предусматривалось. Но именно спецназ оказался наиболее приспособленным к ведению боев в условиях горно-пустынной местности. «Духи» говорили, что их под каждым кустом подстерегает спецназ. Страх перед нами был панический. А значит там, на полях афганской войны своей цели мы добились.
— Юрий Тимофеевич, об операциях, проводимых спецназом, ходили легенды: небольшой группой вы могли отбить караван с оружием численностью 300-400 человек...
— Гак уж и быть, расскажу немного о наших афганских приемах, хотя, конечно, одна операция на другую совсем не похожа. В своей зоне ответственности мы знали все караванные маршруты. Каждый день на задании находилось до 20-25 групп. Караваны шли от пакистанской границы. Как только эти «путешественники» выдвигались — осведомители сразу давали нам знать. Радиостанций у них не было. Поэтому общались посредством зеркал, костров и других придумок.
Получив сигнал, группа выдвигалась на встречу каравану. Использовали для этого вертолеты, бронетранспортеры, автотранспорт. Бывало, просто переодевались в «духовскую» форму и уходили на «чужую» сторону. Высадка десанта тоже проходила по особой схеме. Ведь «духи» знали, что мы можем появиться в любом районе. К слову, афганцы очень хорошие воины и психологи. Чтобы перехитрить их, приходилось работать очень скрытно. Если высаживаемся с «брони», то только на ходу. Соскочили, тут же нашли укрытие и лежим до наступления темноты. «Броня» пошла дальше, пропылила, а мы лежим. Часами. Спецназ — это адский труд.
Опустилась ночь — вот тут вскакиваем и ножками, ножками 10-15 километров в зону боевых действий. Пришли, рассредоточились, определили сектора обстрела и опять ждем.
А солдат-то, как бы он ни был хорош, все равно прикорнет. Тем более после многокилометрового марша, да на 60-тиградусной жаре, когда язык распухает так, что во рту не помещается. На таких ночных бдениях подстраховывали нас «засадные» собаки. Были такие у нас четвероногие друзья. В отличие от минно-розыскных и сторожевых, они выполняли одну главную задачу: заслышав караван, подползти — ни в коем случае не в полный рост — и разбудить бойцов. Собаки эти лаять не умели. Поэтому будили ребят, ухватив мягко за рукав, тихо порыкивая.
...И вот идет караван. Впереди него — разведка. Бывает — пешая, бывает — конная. Передовой дозор осматривает каждую кочку, каждый кустик. Обстреливает все, что только можно обстрелять. Группа, в свою очередь, на всю эту канонаду никак не реагирует.
Только когда к намеченному месту подтягивается весь караван, начинает работать спецназ. И здесь надо заметить еще одну деталь. Даже при том, что у группы имелось все необходимое вооружение для атаки каравана, своего боезапаса хватало на 15-20 минут полноценного боя. Ну, если очень грамотно выстроить засаду, максимум на час. Поэтому одна из .главных задач, которую мы учили решать разведчика, — уметь использовать в бою то оружие, которое находится в караване. Боеприпасы, минно-взрывные средства, оружие — там его в достатке. Забили первого вьюка — вперед, подпитались всем необходимым и воюем дальше.
Но и бесконечно противостоять превосходящим силам тоже невозможно. Поэтому в тылу в постоянной готовности сидят вертолетные эскадрильи и фронтовая авиация, а также несколько групп на «броне». Как только завязался бой, резервы выдвигаются к месту событий и поддерживают группу огнем. Авиация, если того требовала обстановка, «укладывала» бомбы в метрах 60 от группы. А вертолетчик вообще били практически в упор.
— После Афганистана спецназу пришлось пройти горнило еще одной войны — Чеченской. Вы уже ушли в запас, сами участия в боевых действиях не принимали, но, уверен, ситуацией владели прекрасно. Что можете сказать о действиях спецназовцев на Северном Кавказе?
— Спецназ отработал в Чечне выше всех похвал. Люди воевали не за страх, а за совесть. Другое дело, что нашим ребятам зачастую не давали воевать. Возьмем «поиски» того же Басаева. В начале первой кампании ко мне приходит мой офицер, прекрасно воевавший со мной в Афганистане, и говорит: «Юрий Тимофеевич, мы точно знаем, где находится Басаев. Можем доставить хоть завтра. Живым, мертвым, по частям, как угодно... Но мы даем запрос, а ответа нет...». Эта «вата», ох как, мешала нашим ребятам.
А взять захват Первомайского. Там один из флангов ВДВ прикрывала группа спецназа. Эти ребята за одну ночную вылазку вырезали около 70 басаевцев. Через несколько дней остатки этой банды начали выходить из окружения, и «почему-то» именно через эту группу. «Почему-то» не оказалось в этот момент на флангах у нашей группы и ни одного другого воинского подразделения. Из всей группы в живых остался один человек...
Это — что? Как это называется?
Я скажу вот что: не надо там никаких министров, крупных военачальников. Дайте власть одному командиру дивизии или даже бригады и там будет порядок.
Даже сейчас в Чечне действуют подразделения нескольких силовых структур, а взаимодействия между ним нет. А это, поверьте мне, хуже, чем вообще никого там не иметь. Нужен один военачальник, которому подчиняются все без исключения. Без слаженного взаимодействия, невозможно выиграть ни одного боя, ни одну кампанию.
— Юрий Тимофеевич, мы сегодня говорим об армейском спецназе. В советское время «младших» братьев у него не было. А сегодня практически у каждого силового ведомства есть свой
спецназ. Есть спецподразделения в тех же Внутренних войсках, в МВД, ГУИНе... Как Вы считаете, это правильно?
— Неправильно. Спецназ должен быть один. Когда тащат под нашу марку другие особые подразделения, мимоходом выхолащивается суть спецназа. Спецподразделениям ставят много несвойственных ему задач. То карантин какой-то язвы, то еще какая-то беда. Чуть что сразу бегут к нам. Потому что знают — спецназ не подведет и выполнит любую задачу. И правильно думают. Мы можем все.
Возможно, это и хорошо, что на фоне деятельности ведомственных спецназов меньше обращают внимания на нас. Может быть. Но в любом случае, само понятие «спецназ» нельзя подменять. Надо не распыляться, а сохранить все то лучшее, что накоплено нашими подразделениями за 60 лет.
— Ко многому действительно мы приходили сами. Своими ногами топтали сотни километров, моделировали ситуации, а потом пытались найти наиболее оптимальные выходы из них. На этом опыте и писались впоследствии инструкции, методички, уставы, справочники по выживанию. Сами придумывали и строили «Тропу разведчика», испытывали обувь и обмундирование.
А какие специалисты были у нас! Отбирали «поштучно» из числа вчерашних таежников, охотников, спортсменов. Требуется, например, в бригаду 200 человек — заказываем в военкоматах 800. И все равно, бывало, не хватало. Приходилось повторно добирать.
— Насколько отличался курс подготовки подразделений спецназа от общевойсковой подготовки? В чем была ее особенность?
— Учебных предметов у нас было очень много: минно-подрывное дело, военная топография, воздушно-десантная, огневая, военно-медицинская, автомобильная, морская, горная подготовка и многое- многое другое. Программа была продумана до мелочей. Один предмет естественным образом наслаивался на другой. Поэтому материал усваивался очень хорошо.
Особое внимание уделялось идеологической подготовке. И это было правильно. Человек должен был ясно понимать, за что он будет воевать и, возможно, отдаст свою жизнь. Первостепенное значение уделялось физической подготовке. Ребята имели по 5-6 «первых» разрядов. Вторым и третьим по значимости, и эту последовательность подтвердила война в Афганистане, шли военная медицина и военная топография.
На первый взгляд странно слышать такие слова от командира боевой бригады. Логичнее воспринимались бы слова о приоритетности боевой подготовки, навыков рукопашного боя. Но, как показывала практика, знание приемов единоборств главным образом добавляло психологической уверенности. В реальной же схватке в ход шла каска, граната, камень - все, что было под рукой. Основные же потери — до 60 процентов — подразделение несло потому, что своими силами не могло оказать раненым доврачебную помощь. Поэтому наши доктора ходили в бой с каждой группой, отлично знали курс первой медицинской помощи и сами разведчики.
Военная топография — вообще, святое дело для спецназовца. Зная ее, можно существенно сократить время поиска объекта, сберечь силы и средства для решающего броска. Ведь тот же «Першинг» на болоте стоять не будет. В рамках тактико-специальной подготовки отрабатывались действия групп и подразделений специального назначения в глубоком тылу вероятного противника. Рассчитывать можно только на свои силы. И это было краеугольным камнем всего курса подготовки.
— А можно в общих чертах рассказать, как действовала, к примеру, боевая группа?
— Группа — это 14-15, с усилением до 20 человек. Повторяю, она идет в тыл противника одна. Доставка осуществлялась по воздуху, земле, морем. В составе группы командир, его «зам», разведчики, радиотелеграфисты, стрелки, минеры, врач, в случае необходимости переводчик. Был в группе и свой повар, и товарищ, который гранату бросал за 70 метров, и снайпер, который, как говорят, бил белку в глаз. Обмундирование у группы особое. С собой высококалорийный паек, специальные виды оружия.
Командир — бог, царь и воинский начальник. Уважение со стороны подчиненных абсолютное. Возьмем, к примеру, поиск мест размещения упомянутого выше «Першинга». Выбросили группу на парашютах от обозначенного района километрах в 15. К месту идем пешочком. Дошли, командир открывает карту, все садятся кружочком и начинают кумекать. Так, здесь топи — «Першинга» тут не будет. А здесь высота склона более 30 градусов — в этом месте тоже его не поставишь, потому как техника не пройдет. После таких исключений, остается три-четыре «островка». Делимся на группы. Каждая убывает в свой район. Потом встречаемся, анализируем информацию, докладываем выводы «в центр».
— Афганистан стал первой практической проверкой выучки спецназа?
— В масштабах реальных боевых действия — да. На территории Афганистана действовало две бригады спецназа: 15-я контролировала восточную часть республики, а 22-я бригада — западную. Отдельная рота отвечала за Кабул. В числе основных задач, которые ставились нам командованием 40-й армии, были — уничтожение караванов с оружием и бандгрупп, отрядов наемников, оказание помощи местному населению, работа по подготовке осведомителей.
Каждый отряд спецназа воевал в своей зоне ответственности, и никто лучше его командира не знал ситуации в данном районе. Мы знали свою задачу и готовы были выполнить ее в любое время. В то же время политическое руководство страны как таковой стратегической цели в этой войне не имело, в принципе не понимало, чем должна закончиться в итоге эта война. Если бы нам с самого начала поставили задачу овладеть всей территорией Афганистана, совершенно по-другому воевала бы армия. Мы же там играли в «пинг-понг»: получили приказ, захватили какой-нибудь Мирасл-Баба, находящиеся там склады с оружием и продовольствием, а потом приходит
приказ оставить населенный пункт и вернуться на исходные позиции. Через месяц «на верху» вновь решают овладеть этой Мирасл-Бабой. Но за четыре недели противник учел свои ошибки и успел кардинально перестроить оборону. Теперь у них на высотах не по одному ДШК. Теперь они спарены и счетверены, выкатываются на огневой рубеж из укрытий по рельсам. Огневые позиции оборудованы дымоотводами и выстрела из гранатомета не видно...
А спецназ — воевал. Хорошо воевал, хотя использование спецназовцев против регулярной армии не предусматривалось. Но именно спецназ оказался наиболее приспособленным к ведению боев в условиях горно-пустынной местности. «Духи» говорили, что их под каждым кустом подстерегает спецназ. Страх перед нами был панический. А значит там, на полях афганской войны своей цели мы добились.
— Юрий Тимофеевич, об операциях, проводимых спецназом, ходили легенды: небольшой группой вы могли отбить караван с оружием численностью 300-400 человек...
— Гак уж и быть, расскажу немного о наших афганских приемах, хотя, конечно, одна операция на другую совсем не похожа. В своей зоне ответственности мы знали все караванные маршруты. Каждый день на задании находилось до 20-25 групп. Караваны шли от пакистанской границы. Как только эти «путешественники» выдвигались — осведомители сразу давали нам знать. Радиостанций у них не было. Поэтому общались посредством зеркал, костров и других придумок.
Получив сигнал, группа выдвигалась на встречу каравану. Использовали для этого вертолеты, бронетранспортеры, автотранспорт. Бывало, просто переодевались в «духовскую» форму и уходили на «чужую» сторону. Высадка десанта тоже проходила по особой схеме. Ведь «духи» знали, что мы можем появиться в любом районе. К слову, афганцы очень хорошие воины и психологи. Чтобы перехитрить их, приходилось работать очень скрытно. Если высаживаемся с «брони», то только на ходу. Соскочили, тут же нашли укрытие и лежим до наступления темноты. «Броня» пошла дальше, пропылила, а мы лежим. Часами. Спецназ — это адский труд.
Опустилась ночь — вот тут вскакиваем и ножками, ножками 10-15 километров в зону боевых действий. Пришли, рассредоточились, определили сектора обстрела и опять ждем.
А солдат-то, как бы он ни был хорош, все равно прикорнет. Тем более после многокилометрового марша, да на 60-тиградусной жаре, когда язык распухает так, что во рту не помещается. На таких ночных бдениях подстраховывали нас «засадные» собаки. Были такие у нас четвероногие друзья. В отличие от минно-розыскных и сторожевых, они выполняли одну главную задачу: заслышав караван, подползти — ни в коем случае не в полный рост — и разбудить бойцов. Собаки эти лаять не умели. Поэтому будили ребят, ухватив мягко за рукав, тихо порыкивая.
...И вот идет караван. Впереди него — разведка. Бывает — пешая, бывает — конная. Передовой дозор осматривает каждую кочку, каждый кустик. Обстреливает все, что только можно обстрелять. Группа, в свою очередь, на всю эту канонаду никак не реагирует.
Только когда к намеченному месту подтягивается весь караван, начинает работать спецназ. И здесь надо заметить еще одну деталь. Даже при том, что у группы имелось все необходимое вооружение для атаки каравана, своего боезапаса хватало на 15-20 минут полноценного боя. Ну, если очень грамотно выстроить засаду, максимум на час. Поэтому одна из .главных задач, которую мы учили решать разведчика, — уметь использовать в бою то оружие, которое находится в караване. Боеприпасы, минно-взрывные средства, оружие — там его в достатке. Забили первого вьюка — вперед, подпитались всем необходимым и воюем дальше.
Но и бесконечно противостоять превосходящим силам тоже невозможно. Поэтому в тылу в постоянной готовности сидят вертолетные эскадрильи и фронтовая авиация, а также несколько групп на «броне». Как только завязался бой, резервы выдвигаются к месту событий и поддерживают группу огнем. Авиация, если того требовала обстановка, «укладывала» бомбы в метрах 60 от группы. А вертолетчик вообще били практически в упор.
— После Афганистана спецназу пришлось пройти горнило еще одной войны — Чеченской. Вы уже ушли в запас, сами участия в боевых действиях не принимали, но, уверен, ситуацией владели прекрасно. Что можете сказать о действиях спецназовцев на Северном Кавказе?
— Спецназ отработал в Чечне выше всех похвал. Люди воевали не за страх, а за совесть. Другое дело, что нашим ребятам зачастую не давали воевать. Возьмем «поиски» того же Басаева. В начале первой кампании ко мне приходит мой офицер, прекрасно воевавший со мной в Афганистане, и говорит: «Юрий Тимофеевич, мы точно знаем, где находится Басаев. Можем доставить хоть завтра. Живым, мертвым, по частям, как угодно... Но мы даем запрос, а ответа нет...». Эта «вата», ох как, мешала нашим ребятам.
А взять захват Первомайского. Там один из флангов ВДВ прикрывала группа спецназа. Эти ребята за одну ночную вылазку вырезали около 70 басаевцев. Через несколько дней остатки этой банды начали выходить из окружения, и «почему-то» именно через эту группу. «Почему-то» не оказалось в этот момент на флангах у нашей группы и ни одного другого воинского подразделения. Из всей группы в живых остался один человек...
Это — что? Как это называется?
Я скажу вот что: не надо там никаких министров, крупных военачальников. Дайте власть одному командиру дивизии или даже бригады и там будет порядок.
Даже сейчас в Чечне действуют подразделения нескольких силовых структур, а взаимодействия между ним нет. А это, поверьте мне, хуже, чем вообще никого там не иметь. Нужен один военачальник, которому подчиняются все без исключения. Без слаженного взаимодействия, невозможно выиграть ни одного боя, ни одну кампанию.
— Юрий Тимофеевич, мы сегодня говорим об армейском спецназе. В советское время «младших» братьев у него не было. А сегодня практически у каждого силового ведомства есть свой
спецназ. Есть спецподразделения в тех же Внутренних войсках, в МВД, ГУИНе... Как Вы считаете, это правильно?
— Неправильно. Спецназ должен быть один. Когда тащат под нашу марку другие особые подразделения, мимоходом выхолащивается суть спецназа. Спецподразделениям ставят много несвойственных ему задач. То карантин какой-то язвы, то еще какая-то беда. Чуть что сразу бегут к нам. Потому что знают — спецназ не подведет и выполнит любую задачу. И правильно думают. Мы можем все.
Возможно, это и хорошо, что на фоне деятельности ведомственных спецназов меньше обращают внимания на нас. Может быть. Но в любом случае, само понятие «спецназ» нельзя подменять. Надо не распыляться, а сохранить все то лучшее, что накоплено нашими подразделениями за 60 лет.