Я был жесток. Я резко обличал,
о собственных ошибках не печалясь.
Казалось мне — людей я обучал,
как надо жить, и люди обучались.

Но — стал прощать… Тревожная примета!
И мне уже на выступленье где-то
сказала чудненький очкарик-лаборантка,
что я смотрю на вещи либерально.
Приходят мальчики, надменные и властные.
Они сжимают кулачонки влажные
и, задыхаясь от смертельной сладости,
отважно обличают мои слабости.
Давайте, мальчики! Давайте! Будьте стойкими!
Я просто старше вас в познании своём.
Переставая быть к другим жестокими,
быть молодыми мы перестаём.
Я понимаю, что умнее— со стыдливостью.
Вы неразумнее, но это не беда,
ведь даже и в своей несправедливости
вы тоже справедливы иногда.
Давайте, мальчики! Но знайте, — старше станете,
и, зарекаясь ошибаться впредь,
от собственной жестокости устанете
и потихоньку будете добреть.

Другие мальчики, надменные и властные,
придут, сжимая кулачонки влажные,
и, задыхаясь от смертельной сладости,
обрушаться они на ваши слабости.
Вы будете — предсказываю — мучиться,
порою даже огрызаться зло,
но всё таки в себе найдёте мужество,
чтобы сказать, как вам ни тяжело:
«Давайте, мальчики!»