В Харькове состоялась встреча выпускников, посвященная 60-й годовщине поступления и 55-й годовщине выпуска из Харьковского высшего авиационно-инженерного военного училища.
На встрече присутствовал заместитель председателя Украинского Союза ветеранов Афганистана (воинов-интернационалистов), участник боевых действий в Афганистане, выпускник этого ВУЗа Валерий Иванович Аблазов, который поделился своими воспоминаниями о учебном заведении, о своих командирах и о друзьях-товарищах.
Ах, эти запахи и ароматы! Сопровождая впервые какие-то важные события в нашей жизни, они остаются в нашей памяти связанными с ними на всю жизнь.
Аромат цветущей белой акации стал связанным у меня с выпускными экзаменами и окончанием средней школы №29 города Луганска. В нашем военном городке тропинка от дома, где мы жили на втором этаже, до школы проходила по парку, полному цветущей белой акации.
Экзамены уже заканчивались, когда меня, вдруг, пригласили в школу к директору. Не особенно задумываясь, с чем связан этот вызов, я быстро преодолел ароматный путь и постучал в дверь кабинета на первом этаже.
Там меня встретили две женщины: директор школы и учительница математики. Директор стала спрашивать о том, как дела у нас дома, говорила о том, как она удивилась моей самостоятельности, когда я привел в школу свою младшую сестру и просил зачислить ее в более сильный класс, т.к. при переезде к новому месту службы папы мы потеряли много времени. В те дни папа был занят приемом училища, а мама попала в больницу.
"Математичка" вступила в разговор и перешла к делу без предисловий:
- Валерий! У вас высокие показатели в учебе, в аттестате только по русскому языку и литературе "четверка", остальные оценки отличные. При таких показателях вы можете претендовать на серебряную медаль. Но вы к нам в школу пришли совсем недавно, а у нас есть отличники, которые прошли с нами от первого до десятого класса, гордость школы. А количество медалей нам не увеличат - лимит. У нас к вам есть и просьба, и предложение. Я могу поставить вам или "хорошо", или "отлично". Письменная работа по математике у вас выполнена на грани: все задачи решены верно, но в тексте обоснования есть грамматические ошибки. Это дает мне право поставить "хорошо". Но вы будете поступать в технический ВУЗ и балл по математике для вас очень важен. Вы должны нас понять и принять решение сами.
Действительно, за 10 лет учебы, в связи со служебными переездами папы, я сменил 7 школ, нигде не был "своим". Я, конечно же, ответил, что у меня нет претензий на медаль, и ситуацию я понимаю. Мы расстались друзьями, и в аттестате за 10-й класс у меня была только одна "четверка".
А аромат цветущей белой акации сопровождал и наш выпускной вечер, который проводился в гарнизонном доме культуры. Оставался главный вопрос: кем быть? куда поступать?
Весной мы должны были получать приписные свидетельства в военкомате и проходили там медицинскую комиссию. Для меня она закончилась неутешительно. В выводах комиссии было записано; "К службе в армии в мирное время не пригоден. Ограниченно годен в военное время".
Моим мечтам, связанным с авиацией, казалось, было поставлено, непреодолимое препятствие.
Оценив Луганскую дуэльную ситуацию: "мед" или "пед", я выбрал первое и стал готовиться к поступлению в медицинский. Девочки - студентки мединститута, выпускницы нашей школы прошлого года, провели меня через анатомический театр, через который и лежал путь в медицину, и достали программы и материалы для вступительных экзаменов по физике и химии.
Мама не стала противоречить мне и противиться моему новому выбору, хотя всю жизнь мечтала, чтобы ее сын стал инженером. Квалификация "инженер" в те годы была очень авторитетной и редкой, даже в авиационных полках многие инженерные должности были заняты опытными техниками.
Папа, в то время 42-летний начальник Луганского военного авиационного училища летчиков, был очень занят. Начались полеты на всех аэродромах училища. Он летал много, почти ежедневно, учил других и контролировал летчиков-инструкторов. Обычно он с началом жаркой полетной поры с апреля месяца брил "на лысь" голову, чтобы не вылезали волосы и меньше мокла голова в шлемофоне. Наконец, у папы нашлось время поговорить со мной. Оказалось, он не только много думал, но и предпринимал практические шаги в определении моего авиационного будущего.
- Какой медицинский?! Надо тебе всю жизнь в этой грязи копаться! Будешь поступать в авиационное училище.
- Да, но заключение медкомиссии? - робко, но уже с надеждой возразил я.
- Этот вопрос мы решим. Я знаю о твоем здоровье больше, чем все эти медики. Вот, и дядя Володя уже прислал учебные пособия для подготовки офицеров при поступлении в академию им. Жуковского. Готовься!
Аромат цветущей белой акации вновь стал приятным, на душе стало легче. Выбор состоялся.
В авиационные училища из нашей школы поехали в Харьков поступать пять выпускников: трое в высшее училище, а двое в среднее - училище связи.
Нас приняли в Харьковское высшее авиационно-инженерное военное училище в 1957 году.
Не все мы были способны тогда оценивать глобальные процессы и их влияние на судьбу каждого из нас. Воспринимали жизнь непосредственно.
После окончания Великой Отечественной войны и Второй мировой прошло всего 12 лет. Дыхание прошедшей разрушительной войны, ее следы мы могли видеть воочию во всех городах Украины. Участники войны и ее герои были рядом с нами, служили вместе с нами, были нашими первыми учителями.
Но в то же время завершившаяся мировая война дала решительный толчок развитию военного искусства и военной техники. Именно на завершающих ее этапах из области теории в область практической реализации, испытаний и боевого применения вошли реактивные самолеты и баллистические ракеты.
Это была техника, для обслуживания и применения которой было недостаточно только практических навыков умельцев - механиков и техников, титаническими усилиями которых на земле держалась и воевала в воздухе и достигала побед легендарная авиация Красной армии, имевшая самолеты с поршневыми двигателями внутреннего сгорания воздушного или водяного охлаждения.
Реактивная авиационная техника, интенсивно разработанная и массово производимая военной промышленностью в первые послевоенные годы, требовала глубоких инженерных знаний для своего обслуживания.
Инженерные кадры для ВВС в небольшом количестве из авиационных специалистов, уже имевших специальное образование, десятки лет готовили две ставшие легендарными академии - им. Н. Е. Жуковского в Москве и им. А. Ф. Можайского в Ленинграде.
Исходя из новой объективной потребности, руководство страны приняло решение о расширении подготовки инженерных кадров для ВВС Советской Армии. И первым, кому поручили решение этой сложной задачи, был генерал Хадеев Степан Петрович. Он в 1948 году формирует и становится начальником Харьковского высшего авиационно-инженерного военного училища, военно-учебного заведения нового типа.
Генерал-лейтенант Хадеев С. П. в своих непринужденных беседах делился с нами, что он предлагал называть такие ВУЗы – Военными авиационными институтами, что полностью отражало бы их суть и способность готовить инженерные кадры. Но такое предложение, удивившее военачальников своей неординарностью, не было поддержано тогда. И лишь спустя почти полвека его прозорливые мечты и предложения воплотились в жизнь в последующих реформах системы военного образования.
Однако, не добившись признания нового ВУЗа по форме, Степан Петрович сумел построить его демократичным по содержанию. Недаром руководимое им училище, кроме официальной аббревиатуры "ХВАИВУ", носило более часто звучавшее "ХДР" – «Хадеевская демократическая республика».
В училище готовили инженеров по программам именитых академий, но, в отличие от них, принимали на обучение не только опытных офицеров, имевших опыт эксплуатации авиационной техники, но и молодежь сразу после выпуска из 10-го класса средней школы.
Все принятые на основе конкурса кандидаты в училище (по - граждански - "абитуриенты") получали должность "слушатель". При этом офицеры носили свои воинские звания и получали денежное содержание такое, с которыми они прибыли в училище, а молодежь получала звания от рядового до старшины в своих учебных, классных отделениях и курсах и должностной оклад 750 руб.
Престиж профессии авиационного инженера обеспечивался для молодежи не только агитационной и воспитательной работой политотдела, но и кадровыми, и финансовыми органами.
После первого года пребывания на условном казарменном положении и успешном окончании программы первого курса обучения молодым слушателям училища присваивалось первичное офицерское звание "младший лейтенант" и предоставлялось право свободного выбора места проживания в общежитии или на съемных квартирах в городе. При этом должностной оклад второкурсника становился на 100 рублей больше - 850 руб. и появлялась надбавка за воинское звание. Сотни молодых, 18-19-летних офицеров становились гордостью студенческого Харькова. Один из офицеров политотдела говорил на вступительной профилактической беседе со слушателями:
- Будьте осторожны. По городу о вас молва ходит - женихи завидные и деньжонки имеются.
На третьем курсе должностной оклад увеличивался еще на 100 руб и становился - 950 р. А после окончания третьего курса молодые слушатели получали воинское звание "лейтенант" с соответствующей надбавкой за воинское звание.
После защиты дипломного проекта через 4 года и 8 месяцев учебы все рядовые слушатели получали диплом инженера по соответствующей специальности, воинское звание "инженер-лейтенант" и очень престижное украшение мундира - белый академический ромбик об окончании училища. Офицеры-выпускники, имевшие опыт эксплуатации авиационной техники до поступления в училище, называли его "поплавком", дающим возможность "оставаться наплаву" и видеть перспективу до конца службы.
Молодым лейтенантам два последних года учебы засчитывались в выслугу лет на очередное воинское звание, что давало право получить звание "старший инженер-лейтенант" через год после выпуска из училища.
В 1953–1954 годах кардинально изменился состав руководства страны. Существенно изменилось и отношение к Вооруженным силам. Повлияли на это и объективные факторы, связанные с последствиями разрушительной войны, и субъективное отношение новых, в основной массе гражданских руководителей. Наша страна с безмерными возможностями, но ограниченными ресурсами не могла достойно содержать многочисленную армию. Начались массовые сокращения Вооруженных сил. Субъективный фактор сказался в определении приоритетов при реформировании и перевооружении, разрушении старых и формировании новых видов Вооруженных сил.
При сокращении Вооруженных сил необоснованно были нанесены административные удары по авиации и флоту. Сокращалось финансирование, в ВВС расформировывались полки и дивизии, уничтожалась авиационная техника, в том числе и новая, реактивная. Подрывался авторитет армии и престижность военной службы. Сложные военно-политические процессы в стране отразились на жизни передового ВУЗа ВВС и сказались на судьбе каждого ее слушателя. Степан Петрович Хадеев старался демпфировать негативные составляющие этих процессов, но далеко не все было в его силах.
В ВУЗе сначала отменили присвоение рядовым слушателям звания младшего лейтенанта после первого курса и оставили на казарменном положении до окончания 3-го курса, сохранив присвоение звания лейтенанта после 3-го курса. Затем отменили и эту привилегию, сохранив только право свободного проживания в городе после 3-го курса. Больше всего обидно было слушателям набора 1955 года. Именно перед ними становились миражами былые офицерские перспективы и возможности. Но должностные оклады рядовых слушателей оставались на прежнем уровне 750 - 950 руб. и превышали зарплату большинства гражданских дипломированных инженеров.
Надо отметить, что из денежного содержания рядовых слушателей вычитались деньги на питание и на проживание. Тогда это выглядело примерно так. Трехразовое питание по норме, установленной для курсантов военных училищ, стоило около 13 руб. в день, т.е. в месяц обходилось до 400 руб., а за проживание брали около 100 руб. в месяц. И оставалось слушателям на "карманные расходы" 250 - 450 руб. Немногие школьники имели дома такие суммы в своем личном распоряжении, если учесть, что для похода в ресторан вдвоем вполне хватало 50 руб.
Кроме того, была возможность пополнить свой личный бюджет за счет бесплатного медицинского обеспечения. Если слушатель попадал в санчасть, то кормили его бесплатно и деньги за дни пребывания там за питание из месячного денежного содержания не высчитывали. Поэтому за 4 дня пребывания в санчасти вполне можно было "заработать" на веселые посиделки в ресторане.
Набор рядовых слушателей 1957 года пришелся уже к установившемуся новому порядку. Присвоение офицерских званий в процессе учебы уже никому не светило. А с сохранившимися "демократическими" традициями слушатели ознакомились уже в процессе учебы. Ну а после деноминации денежной единицы в 1961 году (это было уже на 4-м курсе) мы стали получать по 95 руб. и несколько позже убедились, что это не то, что старые 950 руб. Возможности наши и покупательная способность денежного содержания сократились, потому что произошла не только деноминация дензнаков, но и их девальвация.
Все кандидаты проходили в училище через конкурсный отбор. А конкурс достигал до 10 человек на одно место. Сдавали шесть вступительных экзаменов: математика письменно, математика устно, сочинение по русскому языку и литературе, физика, химия, иностранный язык. Приемная комиссия смогла заполнить все вакансии слушателей при проходном балле 28. Т.е. кандидат мог получить только две четверки, а все остальное должен был сдать на отлично.
Отсеянные кандидаты пополнили ряды курсантов средних училищ, прежде всего авиационно-технического (ХВАТУ) и связи (ХВАУС). В тот период в Харькове было восемь военно-учебных заведений: два высших ВУЗа (Артиллерийская радиотехническая академия ПВО (АРТА) и ХВАИВУ), четыре ВУЗа, готовившие летчиков, техников, связистов и инженеров ВВС (ХВАУЛ, ХВАТУ, ХВАУС, ХВАИВУ), Харьковское танковое училище, Харьковское пожарно-техническое училище, Харьковское пограничное училище.
В Харьковском гарнизоне, имевшем особый статус, все парады, а их было не меньше двух в год (1 мая и 7 ноября), на самой большой в Европе площади им. Ф. Э. Дзержинского, открывали офицерские "коробки" Артиллерийской радиотехнической академии (АРТА). За ними следовали офицеры и рядовые слушатели ХВАИВУ. Все средние училища проходили на парадах с оружием – карабинами с примкнутыми штыками в положении "на руку". Слушатели ХВАИВУ были без оружия, как и все офицеры.
Чтобы подбодрить нас при подготовке к параду, полковник Матвеев, взмахивая левой рукой, вприпрыжку бежал впереди строя, заряжая нас своей энергией и оригинальностью призывов:
- Ну, ножку выше, "ленинские юнкера"!
- Слушайте оркестр! Музыка для женщин, для вас - барабан!
Правая рука у него после ранения или инсульта не работала и он всем при встрече отдавал честь левой рукой.
На репетициях к параду, почти каждый раз, к коробке слушателей ХВАИВУ подбегал, гремя подковами и карабином, курсант ХВАУСа с одним и тем же вопросом:
- Где тут Врублевский?
- А зачем он тебе?
- Да посмотреть в глаза ему хочу. На вступительном экзамене по математике подсказал мне "sin" вместо "cos". И вот теперь он здесь, а я там.
Наш курс был сформирован очень талантливо. 60% его составляли слушатели - офицеры в возрасте 25 - 28 лет, имевшие опыт службы в авиационных частях. Некоторые из них прибыли на учебу с должности инженера полка по радио, на которую можно было претендовать только после окончания академии или нашего училища. Оставшиеся 40% составили, в основном, выпускники средних школ 17 - 19 лет, которые кроме школьных учебников ничего еще не видели и самостоятельного жизненного опыта не имели. Но эта часть курса обладала свежими теоретическими знаниями, необходимыми для продолжения образования в высшей школе. Двоим из нас, мне и Жене Ермакову, самым младшим, ко дню принятия присяги еще не исполнилось 17 лет. Поэтому по нашим кандидатурам решение принималось персонально "с высочайшего позволения".
В коллективе курса установились отношения взаимопомощи, взаимопонимания и взаимоуважения, которые прошли десятилетние испытания и сохраняются в наше время.
Начальником курса нам был назначен полковник Прищепа А. Г. Он, как мы узнали позже, уже проходил процедуру увольнения на пенсию. Весь рядовой состав курса он построил по ранжиру, и по росту сформировал классные отделения. При моих 180 см я оказался самым низкорослым в отделении. Наше отделение всегда шло впереди и, потешаясь над последним отделением, мы задавали свой широкий шаг, который заставлял бежать последние шеренги.
К каждому отделению приставили по сержанту. Для отделения "больших" - крупного телосложения, пышущего здоровьем, с постоянным румянцем на щеках - сержанта Виктора Борисова. Для отделения "небольших" - такого же невысокого и худенького - сержанта Владимира Смоленкова. Оба они, отслужив в авиации срочную (по призыву) службу, поступили в училище вне конкурса. Уже позже, выходя на перерыв после лекции по дисциплине "Детали машин", которую нам, радистам, читали для общего инженерного развития, сержант Борисов, расправляя привычным движением гимнастерку под ремнем, говорил со вздохом:
- Ну, вот, еще два часа своей молодой жизни мы отдали этим заклепкам.
Курс молодого бойца мы проходили в военном городке в Сокольниках. Строевые занятия вел у нас полковник Эрлих А. С. Неординарная личность, которая своим внешним видом и манерами запомнилась на всю жизнь. Его благородная голова с черной, со значительной проседью шевелюрой и роскошной ухоженной бородой, умное лицо с внимательными глазами обращали на себя внимание и на службе, и на улицах города. Он всегда был затянут в мундир с портупеей и идеально начищенные хромовые сапоги. Он учил нас не только строевым приемам, но и хорошим офицерским манерам.
- Кто первым отдает честь?
- Естественно, младший по званию и подчиненный.
- А при равных званиях?
- Более воспитанный.
На одном из занятий по строевой подготовке "честь покомандовать" отделением выпала и мне.
Понаблюдав за мной, полковник Эрлих А. С. совсем серьезно с расстановкой прокомментировал:
- Аблазов! С вашим голосом, в пехоте, можно сделать карьеру!
После увольнения полковника Прищепы А. Г. на курс присылали на короткое время других офицеров. Но фактически "правили" рядовыми слушателями курса два выпускника суворовского училища старшина Виктор Гребнев и сержант Валерий Скляров.
А потом, как поется в песне, "...нам нового начальника назначили, сказали, лучше парня не найти": начальником курса стал выпускник училища 1958 года инженер-капитан Бородин А. И. Он дифференцировано подошел к управлению офицерской и рядовой частями курса. В отношениях с офицерами, среди которых были и его ровесники, имевшие не меньший опыт службы в ВВС, было сложностей гораздо больше, чем с рядовыми слушателями, с их прозрачными судьбами. В отделения рядовых в качестве старших (наставников) были назначены офицеры-сокурсники Гермашев Г .Ф. и Музыка З. Н. Такое решение показало хорошее знание Бородиным А. И. личных качеств своих подчиненных. Оба офицера были прирожденными воспитателями и педагогами и пользовались безусловным авторитетом, показывая личный пример в учебе. Зиновий Николаевич не стеснялся обращаться за помощью к своим младшим товарищам, а своим упорством в освоении знаний в итоге превзошел всех на курсе и закончил училище с золотой медалью.
Бородин А. И. отстаивал интересы курса в масштабах училища и защищал отдельно каждого слушателя, зачастую в нестандартных вопросах и ситуациях. Однако общие училищные требования к способности обучения и старанию в освоении наук выполнялись им неукоснительно. Слушатель, отчисленный из училища по недисциплинированности, имел шансы на восстановление в его рядах, а слушатель, отчисленный по неуспеваемости, таких шансов не имел.
Когда я еще учился на первом курсе, при встрече со Степаном Петровичем Хадеевым на одном из служебных совещаний мой папа, представившись, спросил своего именитого и авторитетного коллегу:
- Ну, как там мой?
Степан Петрович, уточнив фамилию, мудро ответил:
- Аблазов? Не знаю, не слышал. Значит нормально!
И оба начальника училища по-доброму засмеялись.
Для стимулирования хорошо успевающих слушателей начальник училища генерал-лейтенант Хадеев С. П. принял ряд решений по демократизации учебного процесса.
Им была разрешена досрочная сдача экзаменов, которая увеличивала продолжительность отпуска. И, главное, был проведен эксперимент по обучению слушателей по индивидуальным учебным планам в рамках военного ВУЗа. По данным планам предполагалось опережающее, по сравнению с типовыми планами, изучение теоретических дисциплин, отчетности по лабораторным и практическим занятиям, досрочная сдача зачетов и экзаменов, свободное посещение лекций по некоторым (несекретным) дисциплинам. Высвободившееся время слушатели могли уверенно использовать в работе военно-научного общества. Такую экспериментальную группу под контролем начальника курса майора Бородина А. И. доверили сформировать сержанту Склярову В. С. Группа выдержала этот важный экзамен, показала скрытые резервы молодежи в обучении, дала слушателям устойчивые навыки самообразования, открыла новые возможности для участия слушателей в военно-научной работе.
При Бородине А. И. основательно "почистился" наш курс как в результате естественного отбора, так и под влиянием начальника курса. Тем, кому на первых курсах трудно давалась учеба или не давалась совсем, он настоятельно "рекомендовал" расставаться с училищем, причем помогал, но не всем, оформить отчисление без указания в документах неудовлетворительных оценок, что давало шансы поступить в гражданские ВУЗы на соответствующий курс. Использовал он и возможность перевода слушателей в другие ВУЗы. Так, под его давлением целая группа рядовых слушателей с курса набора 1957 года была рекомендована для направления в Киевское высшее зенитное ракетное инженерное училище.
Преподавательский и инженерно-технический состав училища к нашему появлению в его стенах был зрелым педагогическим и научным коллективом с безупречной репутацией и авторитетом в ВВС. По всем показателям и критериям ХВАИВУ опережало ранее и позже созданные высшие инженерные ВУЗы ВВС.
К сожалению, для ВВС и к радости, для Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), в 1959 году было принято решение о переводе ХВАИВУ в ведение РВСН. "Московские слухи и досужие разговоры" доносили до нас, что здесь, как и при рождении РВСН, сыграл основную роль субъективный фактор. В свое время Главком ВВС открестился от предложения взять ракетные войска под свое крыло и новорожденному виду Вооруженных сил свой щит дали артиллеристы. В отношении ВУЗов стоял выбор передать в РВСН молодое Киевское ВАИВУ или зрелое Харьковское ВАИВУ. Какой бы хозяин отдал лучшее?! Но ... тогдашний Главком ВВС и начальник Киевского училища были свояками (женаты на сестрах) и по-родственному решили этот вопрос.
В сложившейся ситуации ХВАИВУ под руководством генерал-лейтенанта Хадеева С. П. показало свои неисчерпаемые возможности. В учебном 1959-1960 году коллектив, без преувеличения, начал совершать трудовой подвиг по полной перестройке учебного процесса "прямо на марше" на новые учебные программы и планы, на новую технику, на новое содержание теоретических курсов. Все офицеры и служащие училища показали свою способность переучивания на новые специальности в сжатые, ограниченные временем, сроки. Службы обеспечения училища работали, как часы, без сбоев и задержек.
Наши преподаватели, известные педагоги и ученые, не подчеркивали своего превосходства, а вели себя с нами, как с коллегами. Нам это придавало уверенности в своих силах и желания стать похожими на них. Но были и редкие исключения из этого правила, как с одной, так и с другой стороны.
Заканчивался первый курс, оставалось сдать последний экзамен и воображение уже рисовало летний отпуск, встречу с родными и отдых у моря. Но это был экзамен по электротехнике, который принимал подполковник Егоров П. М. В связи с изменением учебных планов впервые его дисциплину начали давать не со второго курса, а во втором семестре первого. Егоров П. М. выступал категорически против такого новаторства, поскольку для обеспечения дисциплины еще не успевали начитать необходимых тем дисциплины математического анализа. Может быть, он был и прав. Но доказать свою правоту он решил оценками слушателей на экзамене.
Моя очередь тянуть билет и отвечать перед экзаменатором подошла, когда из аудитории на первом этаже корпуса "А" слушатели один за другим выносили пустые зачетки и "неуд", проставленный в ведомости. Я надеялся попасть к Толстикову В. Ф., который вел у нас лабораторные и практические занятия и в какой-то мере нам сочувствовал, но очередность посадила меня за стол перед Егоровым П. М. Он сидел с каменным лицом и слушал мои пояснения к задаче и ответы на вопросы в билете. Закончив свое выступление, я с надеждой заглянул ему в глаза. Но и там, в их глубине я ничего не увидел. Пауза была недолгой. Он, молча, пододвинул ко мне незаполненную зачетную книжку. Цепляясь за спасительную соломинку, я попросил задать мне дополнительный вопрос. Егоров очень спокойно, без всяких эмоций ответил:
- Какой вопрос! Вам электротехнику надо учить с самого начала.
И после этого поставил "неуд" напротив моей фамилии в экзаменационную ведомость.
Я был не первым и не последним в этой "электротехнической экзекуции". Средний балл всей нашей учебной группы не смог достичь отметки "3" и замер где-то на "2,9 - 2,95", установив училищный антирекорд, что и требовалось доказать Егорову П. М.
Этот результат принес много неприятностей слушателям. Теперь к цветущему под звуки цикад Черному морю, помимо "курортного набора", слушателям, имевшим только одну двойку, приходилось везти конспекты и учебники по электротехнике с призрачной надеждой уделить "трагической дисциплине" время, оторванное от коллективных удовольствий.
Большая часть "двоечников" сумела в первые дни сентября 1958 года пересдать этот экзамен. А для некоторых, имевших задолженности по другим дисциплинам, это, к сожалению, был последний экзамен в нашем училище...
Единственным утешением для всех "пострадавших" был слух о том, что и Егорову П. М. такой эксперимент не прошел даром...
На 3-м курсе мы жили на улице Правды на втором этаже огромной казармы. Слева у входа в помещение было отведено место для дневального, а рядом - комната для самоподготовки, в которой разрешалось заниматься после общего отбоя.
В один из рабочих дней поздней осени тесным кружком близких друзей решили после отбоя, хоть как-то, отметить, или просто обозначить, день рождения. Перелили в графин заготовленное зелье и стали готовить нехитрую закуску, припасенную после ужина из столовой.
Вдруг раздался негромкий голос дневального:
- Товарищ майор! На курсе произведен отбой, лиц незаконно отсутствующих нет. Восемь слушателей занимаются самоподготовкой.
Под этот доклад мы успели срочно сунуть в стол закуску, расселись за другие столы, достали конспекты и все необходимое для оформления отчетов по лабораторным работам, изобразили "умный вид", а, "о ужас!" графин и стаканы так и остались стоять на "праздничном" столе.
Дежурный офицер в шинели, перетянутой портупеей, с пистолетом на ремне, вошел в комнату. Мы поприветствовали его, поднявшись со своих мест. Он демократично разрешил нам сесть и продолжить занятия. Но одновременно он проявил к нам понимание и сочувствие, достались нам и нахлынувшие на него воспоминания:
- Да. И нам приходилось много заниматься, не все успевали, ночами сидели...
Его интересные воспоминания продолжались минут 10-15. Он согрелся, расстегнул верхний крючок шинели и потянулся к графину, чтобы охладить свой организм.
Мы замерли...
Дежурный налил себе почти полный стакан, поднес его ко рту, ноздри его слегка шевельнулись, но он, не глядя на нас, поставил опустошенный стакан на стол, и продолжил свои воспоминания. Через очередные 15 минут, разрумянившись, обращаясь подобревшим взглядом к нам, напутствовал:
- Ну, что ж не буду вам мешать, готовьтесь, учитесь.
И после паузы, взглянув на старшего, с хитрой улыбкой произнес:
- Ну-ка сержант, налей-ка мне еще полстаканчика.
Как только за дежурным закрылась дверь, мы бросились к графину, поочередно нюхая его содержание. Все пахло по-настоящему...
И этот праздник остался нашей общей тайной...
Среди общественных дисциплин своей практической направленностью выделялась ППР (партийно-политическая работа). Над расшифровкой этой аббревиатуры в войсках и в училище было много глумления и шуток, самая мягкая из них: "поговорили - поговорили и разошлись". Читал нам эту дисциплину уже на 4-м курсе импозантный коренастый офицер в морской форме. Он всегда приходил на лекции в кителе со стоячим воротником, застегнутом на все пуговицы и крючки. Говорил он низким, хорошо поставленным голосом. К нему все слушатели: и офицеры, и рядовые относились по-доброму, с уважением, потому что он не был догматиком, что было свойственно политработникам, а всегда был откровенен в суждениях. Так, говоря о воспитательной работе, он однажды полушутя ворчливо сказал:
- Воспитательная работа, воспитательная работа! Не мы бросаем пороки. Пороки нас покидают. Со временем.
Он не подчеркивал дистанцию между преподавателями и слушателями. Пользуясь такой доступностью, слушатели-офицеры решили пошутить над ним. Преподаватель, как правило, для поддержки своего могучего голоса во время лекции пил небольшими глотками теплый чай из тонкостенного прозрачного стакана. Слушатели перед самой лекцией наполнили стакан вместо чая "трехзвездным армянским" напитком. Вся аудитория с напряжением стала следить за реакцией лектора. Боевой морской офицер после нескольких минут вводной части лекции поднес ко рту стакан, сделал несколько глотков и поставил его на место. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ничего не выдало изменений привычного режима чаепития. Он продолжил изложение материала и к концу первого часа лекции постепенно допил свой "чай".
В перерыве осмелевшие офицеры за пять минут, быстро вновь наполнили стакан "чаем" и стали ждать исхода.
Преподаватель после команды дежурного "Товарищи офицеры!" и рассадки всех слушателей по своим местам встал за трибуну. Он, изредка обращаясь к подготовленному тексту, зычным голосом выделял главное и давал под запись основные тезисы. При этом он не забывал регулярно прихлебывать из волшебного стакана. За пять минут до окончания лекции, как и положено, по методике, он сделал выводы и оставил время для ответа на вопросы. Но вопросов не последовало. Он сделал последние глотки из стакана, оглядел аудиторию озорным взглядом и громогласно с вызовом сказал:
- Вы меня, боевого офицера, хотели свалить бутылкой коньяку! Вот вам!
Он вытянул в сторону слушателей правую руку, кулак которой был сложен "фигурой из пяти пальцев", забрал с трибуны свои бумаги и под команду "Товарищи офицеры!", усмехаясь, твердой походкой вышел из аудитории.
Когда об этом случае информация все-таки просочилась, все наши всегда говорили:
- У нас такого не было и быть не могло. Может быть, это было с кем-то другим и на другом курсе.
Выжимая все возможное из талантливой молодежи, С. П. Хадеев строго следил за ее здоровьем. Питание (трехразовое, разнообразное, за столами, покрытыми скатертями, блюдами, подаваемыми официантками) и гигиена (бани, смены постельного и нижнего белья), медицинское обеспечение были "на высоте". Поликлиника и лазарет, в первую очередь, выполняли свои функции без замечаний.
Но, кроме того, для слушателей, по авиационным традициям, был предусмотрен профилакторий. По договоренности с начальником АРТА, с которым у Хадеева С. П. поддерживались добрые отношения, в их доме отдыха в Померках для этого было выделено ряд мест для оздоровления слушателей училища. Раз в год можно было воспользоваться этим благом, не прерывая учебного процесса, побыть две недели в соответствии с неписанными военными заповедями, "подальше от начальства, поближе к кухне". Каждый день, сразу после окончания занятий "счастливчик" садился в автобус, который мчал его на окраину Харькова в санаторный комплекс на обед. А далее тишина смешанного леса, отсутствие начальников всех степеней и шумных сокурсников действительно давала возможность набраться новых сил для приобретения новых знаний.
В училище, созданном и руководимым Хадеевым, от слушателей требовалось только одно, но в тройном размере: учиться, учиться и учиться. Степан Петрович относился к слушателям, а особенно к рядовым, как к своим сыновьям, которых у него по жизни не было. Он разрешал нам нарушать форму одежды, если наши "придумки" украшали внешний вид. Так мы вполне официально носили твердые парчевые погоны, специально изготовленные в харьковских кустарных мастерских. В увольнение мы носили габардиновые и бостоновые темно-зеленые гимнастерки, синие брюки и хромовые сапоги вместо форменного мундира со стоячим воротником и кирзовых сапог. За такими "вольными атрибутами" на первом курсе мы бегали в общежитие в Провиантском переулке к старшекурсникам, которые в это время вне училища уже почти легально носили гражданскую одежду.
Степан Петрович предупреждал нас:
- Никогда не бегайте от гарнизонного патруля. Пусть он вас запишет за нарушение формы одежды. Я вам разрешаю и беру это на себя. Но если вы будете убегать, а патруль вас будет догонять, вы будете сопротивляться и это очень осложнит ваше положение, из которого без последствий сложно будет выбраться.
Вполне разумные и ценные указания давали на основании своего жизненного опыта начальники курсов.
Одним из курсов наших предшественников командовал подполковник Рубцов В. Г., участник Великой Отечественной войны. Как-то в беседе с ним "тет-а-тет" слушатель допустил "словесные вольности". Мудрый и осторожный начальник моментально отреагировал на них: он резко встал из-за стола, одел фуражку и, взяв под козырек, официально обратился к вольнолюбивому молодому человеку:
- Товарищ слушатель! Или вы сейчас же возьмете свои слова обратно, или я вас арестую.
Полный сил и юмора "вольнодумец" энергично поднялся со стула, взгромоздил на голову пилотку и, приложив руку к голове для отдания чести, четко и серьезно ответил:
- Товарищ подполковник! Я беру свои слова обратно.
- Ну вот и хорошо, - заключил начальник.
После этого собеседники сняли головные уборы, сели и продолжили непринужденную беседу.
Но однажды, это было уже на четвертом курсе, произошел небывалый случай. Все начиналось по известному сценарию. В субботу на танцплощадке в парке им. А. М. Горького, рядом с училищем, возник конфликт между гражданской и военной молодежью. Сейчас даже трудно вспомнить из-за чего, скорее всего "шерше ля фам" или "ищите женщину". Стенка на стенку, волна на волну, трудно разобрать, где свой, где чужой, потому что многие слушатели были одеты в "гражданку". Вмешалась милиция, прибыла комендатура. Нас, с целью нашей же безопасности, загнали в полуподвальное помещение корпуса "А".
Сюда же ближе к полуночи был вызван и начальник училища. Было видно, что его подняли с постели, он даже привычный галстук забыл одеть. Все мы, офицеры и рядовые, одетые в "гражданку", замерли, ожидая немедленной расправы. Мы, естественно, старались прижаться к стене, подальше от начальства, но Степан Петрович стал последовательно по кругу подходить к каждому и выносить свой приговор (фамилии в диалоге вымышлены):
- Ты кто?
- Старший лейтенант Иванов.
- Пил?
- Нет.
- Как же нет?! Ты посмотри на себя! Ужас! Еще и врет. На губу!
- А ты кто?
- Старший лейтенант Петров.
- Пил?
- Да. Кружечку пивка опрокинул.
- Какого пивка! От тебя сивухой прет за версту! Офицер! На губу!
Очередь медленно приближалась ко мне. Я понял, что врать не надо и после представления на следующий вопрос ответил:
- Да, с девушкой в кафе взяли мороженного и по бокалу шампанского.
Степан Петрович, как-то с усмешкой посмотрел на меня и выразительно, растягивая слова, произнес приговор и для меня:
- Шампанского... мороженного... Молоко пить надо! На губу!
На училищной "губе", как и положено, по уставу, офицеров и рядовых "расселили" по разным камерам.
Ночью вместо сна я реально представлял себе ужасную картину своего отчисления из училища. Больше всего меня волновало то, что я подвел своего отца в нашем общем авиационном деле. Наступившее утро не принесло облегчения моральным страданиям, а усилило их, потому что свои тяжелые мысли надо было еще и скрывать или, хотя бы, не показывать сокамерникам. Мы не ждали, что кто-то до понедельника будет заниматься нашими проблемами. Кому захочется тратить на это свой выходной?!
Но вдруг, по коридорам затопала охрана, зазвучал зычный голос начальника караула с докладом о наличии личного состава, содержащегося на гауптвахте. После непродолжительной паузы дверь в нашу камеру открылась и мы увидели на пороге ... начальника училища генерал-лейтенанта Хадеева С. П. в сопровождении начальника политотдела генерал-майора Барскова Ф. И. Их совместное появление всегда вызывало улыбку, потому что Степан Петрович был невысокого роста, а Барсков был прямой противоположностью - крепкого телосложения и ростом выше среднего. Но в этот день нам было не до улыбок, мы ждали приговора. Генералы присели на принесенные начальником караула табуреты, а мы стояли и дрожали, "как осиновые листья". Но первые же слова Степана Петровича повергли нас в шок и это состояние запомнилось мне на всю оставшуюся жизнь:
- Ребята! Я пришел извиниться перед вами. Я погорячился и был неправ, отправив вас на гауптвахту. Мы вместе с милицией и комендатурой разобрались в том, что произошло вчера вечером в парке Горького. Вашей вины там нет. В последнее время в нашем городе участились случаи, которые направлены на дискредитацию армии и военнослужащих. Мы совместно с начальником АРТА направили соответствующее письмо к руководству города и области.
Я подозреваю, что горячие головы наших слушателей уже готовят "акт отмщения", потому я приказываю вам лично не принимать участия в подобных действиях и отговорить своих товарищей от такого поступка, чтобы не усугублять положения дел. А теперь поезжайте в свое общежитие и готовьтесь к завтрашним занятиям. Вы меня поняли?
Конечно же мы все поняли, а потом и других учили, как надо уважать и защищать своих подчиненных, несмотря на огромную дистанцию между рядовым и генералом.
Если год нашего поступления в училище – 1957-й всколыхнул мир первыми видимыми шагами освоения космоса, запуском первых советских искусственных спутников земли, и мы к этому не имели никакого отношения, а только радовались успехам науки, то в 1961 году, знаменательном для страны и мира, мы уже осознавали сопричастность к происходящим феноменальным достижениям.
Сообщение о запуске первого в мире космонавта Гагарина Ю. А. мы, уже вооруженные знаниями теории Циолковского, слушали в коридорах училища, для этого были прерваны все занятия. А сообщение о запуске космонавта Титова Г. С. с космодрома Байконур нас застало в купейном вагоне скорого поезда, который вез нас на казахскую станцию Тюра-Там, тот самый "Байконур". Мы уже все знали больше других и гордились этим. Не знали только, что вместе с нами на факультете Љ 2 учится рядовой слушатель, будущий космонавт Юра Глазков.
К финишу летом 1962 года, отметившись на 10 контрольных пунктах - сессиях, только по нашему факультету пришли 105 молодых офицеров и перспективных военных инженеров.
Работа Государственной экзаменационной комиссии связана в Харькове с ароматом цветущей липы и на Сумской, и в парке им. Шевченко Т. Г., и в парке им. Горького А. М.
Перед началом работы ГЭК, накануне защиты дипломных проектов все слушатели заполняли анкеты, главным в которой был вопрос о желаемом месте прохождения службы после выпуска из училища. Мы в своем кругу обсуждали этот вопрос. Мнений и желаний было множество. Но мы остановились на варианте выбора места службы на территории, на которой предусмотрено льготное исчисление срока службы и предполагается замена. Поэтому у меня было написано "За Полярным кругом".
После защиты дипломных проектов начальник факультета полковник Давыдов В. А. и начальник курса подполковник Бородин А. И. беседовали с выпускниками. Дошла очередь и до меня. Первым вступил в разговор Бородин А. И.:
- Мы читали в анкете ваше желание уехать на Крайний Север. Но мы хотели оставить вас в училище.
Для меня такое предложение было неожиданным и я неуверенно начал сопротивляться соблазнительному решению:
- Я был бы рад работать в училище, но после службы на Севере.
И тут вступил в разговор Давыдов В. А. Обращаясь к Бородину А. И., он спросил:
- А он, что, не знает о решении?
Бородин А. И. отрицательно повернул несколько раз головой.
- В отношении вас пришло решение направить вас в распоряжение Главкома ВВС, - продолжил после паузы Давыдов В. А. - Так что вашей судьбой мы больше не распоряжаемся. Спасибо вам за успехи в учебе. Желаем вам и успешной службы.
Он пожал мне руку, а Бородин А. И. в ответ на мою просьбу позаботиться о других выпускниках, попросил, чтобы о содержании разговора я никому не говорил. Так я и сделал, вдыхая аромат цветущей липы.
Провожая и напутствуя курс наших предшественников, Степан Петрович Хадеев по-отечески шутил:
- У вас на курсе два золотомедалиста. Один - "золотая голова", другой - "золотая задница". Так что желанной высокой цели можно достичь и тем, кому природа дала талант и способности, и тем, кто упорно и настойчиво трудится.
Наш выпуск, выпуск 1962 года, стал для Степана Петровича последним. Вместе с нами проводили и его. Нас - на службу, а Степана Петровича - в отставку, на пенсию. А теперь и мы, отставные офицеры, своим внукам рассказываем, каким хорошим человеком был Степан Петрович Хадеев.
Это был и последний выпуск с дипломами ХВАИВУ в авиационной форме. Далее училище сменило название, а офицеры и теперь уже "курсанты", а не слушатели, получили новую артиллерийскую форму.
Собравшись на встречу, посвященную 60-й годовщине поступления и 55-й годовщине выпуска из училища, мы согласились с тем, что нам еще рано жить одними воспоминаниями. Но подводить промежуточные итоги вполне целесообразно. И делать это надо регулярно...
Мы по-прежнему дружим семьями с Толей Кривошлыком, моим одноклассником и однокурсником, часто с особым теплом вспоминаем Володю Бедного, Колю Бардина, Мишу Плоткина ...
Прошедшие десятилетия ослабили энтузиазм, позволявший отодвинуть в сторону все дела и рвануть на очередную юбилейную встречу с однокурсниками в "Альма-матер". Но мы сохранили имена всех тех, кто дошел с нами до финиша в 1962 году, и не только их ...
На фото: слушатель (1957 г.) и лейтенант (1962 г.) В. АБЛАЗОВ.
Ах, эти запахи и ароматы! Сопровождая впервые какие-то важные события в нашей жизни, они остаются в нашей памяти связанными с ними на всю жизнь. Аромат цветущей белой акации стал связанным у меня с выпускными экзаменами и окончанием средней школы №29 города Луганска. В нашем военном городке тропинка от дома, где мы жили на втором этаже, до школы проходила по парку, полному цветущей белой акации.
Экзамены уже заканчивались, когда меня, вдруг, пригласили в школу к директору. Не особенно задумываясь, с чем связан этот вызов, я быстро преодолел ароматный путь и постучал в дверь кабинета на первом этаже.
Там меня встретили две женщины: директор школы и учительница математики. Директор стала спрашивать о том, как дела у нас дома, говорила о том, как она удивилась моей самостоятельности, когда я привел в школу свою младшую сестру и просил зачислить ее в более сильный класс, т.к. при переезде к новому месту службы папы мы потеряли много времени. В те дни папа был занят приемом училища, а мама попала в больницу.
"Математичка" вступила в разговор и перешла к делу без предисловий:
- Валерий! У вас высокие показатели в учебе, в аттестате только по русскому языку и литературе "четверка", остальные оценки отличные. При таких показателях вы можете претендовать на серебряную медаль. Но вы к нам в школу пришли совсем недавно, а у нас есть отличники, которые прошли с нами от первого до десятого класса, гордость школы. А количество медалей нам не увеличат - лимит. У нас к вам есть и просьба, и предложение. Я могу поставить вам или "хорошо", или "отлично". Письменная работа по математике у вас выполнена на грани: все задачи решены верно, но в тексте обоснования есть грамматические ошибки. Это дает мне право поставить "хорошо". Но вы будете поступать в технический ВУЗ и балл по математике для вас очень важен. Вы должны нас понять и принять решение сами.
Действительно, за 10 лет учебы, в связи со служебными переездами папы, я сменил 7 школ, нигде не был "своим". Я, конечно же, ответил, что у меня нет претензий на медаль, и ситуацию я понимаю. Мы расстались друзьями, и в аттестате за 10-й класс у меня была только одна "четверка".
А аромат цветущей белой акации сопровождал и наш выпускной вечер, который проводился в гарнизонном доме культуры. Оставался главный вопрос: кем быть? куда поступать?
Весной мы должны были получать приписные свидетельства в военкомате и проходили там медицинскую комиссию. Для меня она закончилась неутешительно. В выводах комиссии было записано; "К службе в армии в мирное время не пригоден. Ограниченно годен в военное время".
Моим мечтам, связанным с авиацией, казалось, было поставлено, непреодолимое препятствие.
Оценив Луганскую дуэльную ситуацию: "мед" или "пед", я выбрал первое и стал готовиться к поступлению в медицинский. Девочки - студентки мединститута, выпускницы нашей школы прошлого года, провели меня через анатомический театр, через который и лежал путь в медицину, и достали программы и материалы для вступительных экзаменов по физике и химии.
Мама не стала противоречить мне и противиться моему новому выбору, хотя всю жизнь мечтала, чтобы ее сын стал инженером. Квалификация "инженер" в те годы была очень авторитетной и редкой, даже в авиационных полках многие инженерные должности были заняты опытными техниками.
Папа, в то время 42-летний начальник Луганского военного авиационного училища летчиков, был очень занят. Начались полеты на всех аэродромах училища. Он летал много, почти ежедневно, учил других и контролировал летчиков-инструкторов. Обычно он с началом жаркой полетной поры с апреля месяца брил "на лысь" голову, чтобы не вылезали волосы и меньше мокла голова в шлемофоне. Наконец, у папы нашлось время поговорить со мной. Оказалось, он не только много думал, но и предпринимал практические шаги в определении моего авиационного будущего.
- Какой медицинский?! Надо тебе всю жизнь в этой грязи копаться! Будешь поступать в авиационное училище.
- Да, но заключение медкомиссии? - робко, но уже с надеждой возразил я.
- Этот вопрос мы решим. Я знаю о твоем здоровье больше, чем все эти медики. Вот, и дядя Володя уже прислал учебные пособия для подготовки офицеров при поступлении в академию им. Жуковского. Готовься!
Аромат цветущей белой акации вновь стал приятным, на душе стало легче. Выбор состоялся.
В авиационные училища из нашей школы поехали в Харьков поступать пять выпускников: трое в высшее училище, а двое в среднее - училище связи.
Нас приняли в Харьковское высшее авиационно-инженерное военное училище в 1957 году.
Не все мы были способны тогда оценивать глобальные процессы и их влияние на судьбу каждого из нас. Воспринимали жизнь непосредственно.
После окончания Великой Отечественной войны и Второй мировой прошло всего 12 лет. Дыхание прошедшей разрушительной войны, ее следы мы могли видеть воочию во всех городах Украины. Участники войны и ее герои были рядом с нами, служили вместе с нами, были нашими первыми учителями.
Но в то же время завершившаяся мировая война дала решительный толчок развитию военного искусства и военной техники. Именно на завершающих ее этапах из области теории в область практической реализации, испытаний и боевого применения вошли реактивные самолеты и баллистические ракеты.
Это была техника, для обслуживания и применения которой было недостаточно только практических навыков умельцев - механиков и техников, титаническими усилиями которых на земле держалась и воевала в воздухе и достигала побед легендарная авиация Красной армии, имевшая самолеты с поршневыми двигателями внутреннего сгорания воздушного или водяного охлаждения.
Реактивная авиационная техника, интенсивно разработанная и массово производимая военной промышленностью в первые послевоенные годы, требовала глубоких инженерных знаний для своего обслуживания.
Инженерные кадры для ВВС в небольшом количестве из авиационных специалистов, уже имевших специальное образование, десятки лет готовили две ставшие легендарными академии - им. Н. Е. Жуковского в Москве и им. А. Ф. Можайского в Ленинграде.
Исходя из новой объективной потребности, руководство страны приняло решение о расширении подготовки инженерных кадров для ВВС Советской Армии. И первым, кому поручили решение этой сложной задачи, был генерал Хадеев Степан Петрович. Он в 1948 году формирует и становится начальником Харьковского высшего авиационно-инженерного военного училища, военно-учебного заведения нового типа.
Генерал-лейтенант Хадеев С. П. в своих непринужденных беседах делился с нами, что он предлагал называть такие ВУЗы – Военными авиационными институтами, что полностью отражало бы их суть и способность готовить инженерные кадры. Но такое предложение, удивившее военачальников своей неординарностью, не было поддержано тогда. И лишь спустя почти полвека его прозорливые мечты и предложения воплотились в жизнь в последующих реформах системы военного образования.
Однако, не добившись признания нового ВУЗа по форме, Степан Петрович сумел построить его демократичным по содержанию. Недаром руководимое им училище, кроме официальной аббревиатуры "ХВАИВУ", носило более часто звучавшее "ХДР" – «Хадеевская демократическая республика».
В училище готовили инженеров по программам именитых академий, но, в отличие от них, принимали на обучение не только опытных офицеров, имевших опыт эксплуатации авиационной техники, но и молодежь сразу после выпуска из 10-го класса средней школы.
Все принятые на основе конкурса кандидаты в училище (по - граждански - "абитуриенты") получали должность "слушатель". При этом офицеры носили свои воинские звания и получали денежное содержание такое, с которыми они прибыли в училище, а молодежь получала звания от рядового до старшины в своих учебных, классных отделениях и курсах и должностной оклад 750 руб.
Престиж профессии авиационного инженера обеспечивался для молодежи не только агитационной и воспитательной работой политотдела, но и кадровыми, и финансовыми органами.
После первого года пребывания на условном казарменном положении и успешном окончании программы первого курса обучения молодым слушателям училища присваивалось первичное офицерское звание "младший лейтенант" и предоставлялось право свободного выбора места проживания в общежитии или на съемных квартирах в городе. При этом должностной оклад второкурсника становился на 100 рублей больше - 850 руб. и появлялась надбавка за воинское звание. Сотни молодых, 18-19-летних офицеров становились гордостью студенческого Харькова. Один из офицеров политотдела говорил на вступительной профилактической беседе со слушателями:
- Будьте осторожны. По городу о вас молва ходит - женихи завидные и деньжонки имеются.
На третьем курсе должностной оклад увеличивался еще на 100 руб и становился - 950 р. А после окончания третьего курса молодые слушатели получали воинское звание "лейтенант" с соответствующей надбавкой за воинское звание.
После защиты дипломного проекта через 4 года и 8 месяцев учебы все рядовые слушатели получали диплом инженера по соответствующей специальности, воинское звание "инженер-лейтенант" и очень престижное украшение мундира - белый академический ромбик об окончании училища. Офицеры-выпускники, имевшие опыт эксплуатации авиационной техники до поступления в училище, называли его "поплавком", дающим возможность "оставаться наплаву" и видеть перспективу до конца службы.
Молодым лейтенантам два последних года учебы засчитывались в выслугу лет на очередное воинское звание, что давало право получить звание "старший инженер-лейтенант" через год после выпуска из училища. В 1953–1954 годах кардинально изменился состав руководства страны. Существенно изменилось и отношение к Вооруженным силам. Повлияли на это и объективные факторы, связанные с последствиями разрушительной войны, и субъективное отношение новых, в основной массе гражданских руководителей. Наша страна с безмерными возможностями, но ограниченными ресурсами не могла достойно содержать многочисленную армию. Начались массовые сокращения Вооруженных сил. Субъективный фактор сказался в определении приоритетов при реформировании и перевооружении, разрушении старых и формировании новых видов Вооруженных сил.
При сокращении Вооруженных сил необоснованно были нанесены административные удары по авиации и флоту. Сокращалось финансирование, в ВВС расформировывались полки и дивизии, уничтожалась авиационная техника, в том числе и новая, реактивная. Подрывался авторитет армии и престижность военной службы. Сложные военно-политические процессы в стране отразились на жизни передового ВУЗа ВВС и сказались на судьбе каждого ее слушателя. Степан Петрович Хадеев старался демпфировать негативные составляющие этих процессов, но далеко не все было в его силах.
В ВУЗе сначала отменили присвоение рядовым слушателям звания младшего лейтенанта после первого курса и оставили на казарменном положении до окончания 3-го курса, сохранив присвоение звания лейтенанта после 3-го курса. Затем отменили и эту привилегию, сохранив только право свободного проживания в городе после 3-го курса. Больше всего обидно было слушателям набора 1955 года. Именно перед ними становились миражами былые офицерские перспективы и возможности. Но должностные оклады рядовых слушателей оставались на прежнем уровне 750 - 950 руб. и превышали зарплату большинства гражданских дипломированных инженеров.
Надо отметить, что из денежного содержания рядовых слушателей вычитались деньги на питание и на проживание. Тогда это выглядело примерно так. Трехразовое питание по норме, установленной для курсантов военных училищ, стоило около 13 руб. в день, т.е. в месяц обходилось до 400 руб., а за проживание брали около 100 руб. в месяц. И оставалось слушателям на "карманные расходы" 250 - 450 руб. Немногие школьники имели дома такие суммы в своем личном распоряжении, если учесть, что для похода в ресторан вдвоем вполне хватало 50 руб.
Кроме того, была возможность пополнить свой личный бюджет за счет бесплатного медицинского обеспечения. Если слушатель попадал в санчасть, то кормили его бесплатно и деньги за дни пребывания там за питание из месячного денежного содержания не высчитывали. Поэтому за 4 дня пребывания в санчасти вполне можно было "заработать" на веселые посиделки в ресторане.
Набор рядовых слушателей 1957 года пришелся уже к установившемуся новому порядку. Присвоение офицерских званий в процессе учебы уже никому не светило. А с сохранившимися "демократическими" традициями слушатели ознакомились уже в процессе учебы. Ну а после деноминации денежной единицы в 1961 году (это было уже на 4-м курсе) мы стали получать по 95 руб. и несколько позже убедились, что это не то, что старые 950 руб. Возможности наши и покупательная способность денежного содержания сократились, потому что произошла не только деноминация дензнаков, но и их девальвация.
Все кандидаты проходили в училище через конкурсный отбор. А конкурс достигал до 10 человек на одно место. Сдавали шесть вступительных экзаменов: математика письменно, математика устно, сочинение по русскому языку и литературе, физика, химия, иностранный язык. Приемная комиссия смогла заполнить все вакансии слушателей при проходном балле 28. Т.е. кандидат мог получить только две четверки, а все остальное должен был сдать на отлично.
Отсеянные кандидаты пополнили ряды курсантов средних училищ, прежде всего авиационно-технического (ХВАТУ) и связи (ХВАУС). В тот период в Харькове было восемь военно-учебных заведений: два высших ВУЗа (Артиллерийская радиотехническая академия ПВО (АРТА) и ХВАИВУ), четыре ВУЗа, готовившие летчиков, техников, связистов и инженеров ВВС (ХВАУЛ, ХВАТУ, ХВАУС, ХВАИВУ), Харьковское танковое училище, Харьковское пожарно-техническое училище, Харьковское пограничное училище.
В Харьковском гарнизоне, имевшем особый статус, все парады, а их было не меньше двух в год (1 мая и 7 ноября), на самой большой в Европе площади им. Ф. Э. Дзержинского, открывали офицерские "коробки" Артиллерийской радиотехнической академии (АРТА). За ними следовали офицеры и рядовые слушатели ХВАИВУ. Все средние училища проходили на парадах с оружием – карабинами с примкнутыми штыками в положении "на руку". Слушатели ХВАИВУ были без оружия, как и все офицеры.
Чтобы подбодрить нас при подготовке к параду, полковник Матвеев, взмахивая левой рукой, вприпрыжку бежал впереди строя, заряжая нас своей энергией и оригинальностью призывов:
- Ну, ножку выше, "ленинские юнкера"!
- Слушайте оркестр! Музыка для женщин, для вас - барабан!
Правая рука у него после ранения или инсульта не работала и он всем при встрече отдавал честь левой рукой.
На репетициях к параду, почти каждый раз, к коробке слушателей ХВАИВУ подбегал, гремя подковами и карабином, курсант ХВАУСа с одним и тем же вопросом:
- Где тут Врублевский?
- А зачем он тебе?
- Да посмотреть в глаза ему хочу. На вступительном экзамене по математике подсказал мне "sin" вместо "cos". И вот теперь он здесь, а я там.
Наш курс был сформирован очень талантливо. 60% его составляли слушатели - офицеры в возрасте 25 - 28 лет, имевшие опыт службы в авиационных частях. Некоторые из них прибыли на учебу с должности инженера полка по радио, на которую можно было претендовать только после окончания академии или нашего училища. Оставшиеся 40% составили, в основном, выпускники средних школ 17 - 19 лет, которые кроме школьных учебников ничего еще не видели и самостоятельного жизненного опыта не имели. Но эта часть курса обладала свежими теоретическими знаниями, необходимыми для продолжения образования в высшей школе. Двоим из нас, мне и Жене Ермакову, самым младшим, ко дню принятия присяги еще не исполнилось 17 лет. Поэтому по нашим кандидатурам решение принималось персонально "с высочайшего позволения".
В коллективе курса установились отношения взаимопомощи, взаимопонимания и взаимоуважения, которые прошли десятилетние испытания и сохраняются в наше время.
Начальником курса нам был назначен полковник Прищепа А. Г. Он, как мы узнали позже, уже проходил процедуру увольнения на пенсию. Весь рядовой состав курса он построил по ранжиру, и по росту сформировал классные отделения. При моих 180 см я оказался самым низкорослым в отделении. Наше отделение всегда шло впереди и, потешаясь над последним отделением, мы задавали свой широкий шаг, который заставлял бежать последние шеренги.
К каждому отделению приставили по сержанту. Для отделения "больших" - крупного телосложения, пышущего здоровьем, с постоянным румянцем на щеках - сержанта Виктора Борисова. Для отделения "небольших" - такого же невысокого и худенького - сержанта Владимира Смоленкова. Оба они, отслужив в авиации срочную (по призыву) службу, поступили в училище вне конкурса. Уже позже, выходя на перерыв после лекции по дисциплине "Детали машин", которую нам, радистам, читали для общего инженерного развития, сержант Борисов, расправляя привычным движением гимнастерку под ремнем, говорил со вздохом:
- Ну, вот, еще два часа своей молодой жизни мы отдали этим заклепкам.
Курс молодого бойца мы проходили в военном городке в Сокольниках. Строевые занятия вел у нас полковник Эрлих А. С. Неординарная личность, которая своим внешним видом и манерами запомнилась на всю жизнь. Его благородная голова с черной, со значительной проседью шевелюрой и роскошной ухоженной бородой, умное лицо с внимательными глазами обращали на себя внимание и на службе, и на улицах города. Он всегда был затянут в мундир с портупеей и идеально начищенные хромовые сапоги. Он учил нас не только строевым приемам, но и хорошим офицерским манерам.
- Кто первым отдает честь?
- Естественно, младший по званию и подчиненный.
- А при равных званиях?
- Более воспитанный.
На одном из занятий по строевой подготовке "честь покомандовать" отделением выпала и мне.
Понаблюдав за мной, полковник Эрлих А. С. совсем серьезно с расстановкой прокомментировал:
- Аблазов! С вашим голосом, в пехоте, можно сделать карьеру!
После увольнения полковника Прищепы А. Г. на курс присылали на короткое время других офицеров. Но фактически "правили" рядовыми слушателями курса два выпускника суворовского училища старшина Виктор Гребнев и сержант Валерий Скляров.
А потом, как поется в песне, "...нам нового начальника назначили, сказали, лучше парня не найти": начальником курса стал выпускник училища 1958 года инженер-капитан Бородин А. И. Он дифференцировано подошел к управлению офицерской и рядовой частями курса. В отношениях с офицерами, среди которых были и его ровесники, имевшие не меньший опыт службы в ВВС, было сложностей гораздо больше, чем с рядовыми слушателями, с их прозрачными судьбами. В отделения рядовых в качестве старших (наставников) были назначены офицеры-сокурсники Гермашев Г .Ф. и Музыка З. Н. Такое решение показало хорошее знание Бородиным А. И. личных качеств своих подчиненных. Оба офицера были прирожденными воспитателями и педагогами и пользовались безусловным авторитетом, показывая личный пример в учебе. Зиновий Николаевич не стеснялся обращаться за помощью к своим младшим товарищам, а своим упорством в освоении знаний в итоге превзошел всех на курсе и закончил училище с золотой медалью.
Бородин А. И. отстаивал интересы курса в масштабах училища и защищал отдельно каждого слушателя, зачастую в нестандартных вопросах и ситуациях. Однако общие училищные требования к способности обучения и старанию в освоении наук выполнялись им неукоснительно. Слушатель, отчисленный из училища по недисциплинированности, имел шансы на восстановление в его рядах, а слушатель, отчисленный по неуспеваемости, таких шансов не имел.
Когда я еще учился на первом курсе, при встрече со Степаном Петровичем Хадеевым на одном из служебных совещаний мой папа, представившись, спросил своего именитого и авторитетного коллегу:
- Ну, как там мой?
Степан Петрович, уточнив фамилию, мудро ответил:
- Аблазов? Не знаю, не слышал. Значит нормально!
И оба начальника училища по-доброму засмеялись.
Для стимулирования хорошо успевающих слушателей начальник училища генерал-лейтенант Хадеев С. П. принял ряд решений по демократизации учебного процесса.
Им была разрешена досрочная сдача экзаменов, которая увеличивала продолжительность отпуска. И, главное, был проведен эксперимент по обучению слушателей по индивидуальным учебным планам в рамках военного ВУЗа. По данным планам предполагалось опережающее, по сравнению с типовыми планами, изучение теоретических дисциплин, отчетности по лабораторным и практическим занятиям, досрочная сдача зачетов и экзаменов, свободное посещение лекций по некоторым (несекретным) дисциплинам. Высвободившееся время слушатели могли уверенно использовать в работе военно-научного общества. Такую экспериментальную группу под контролем начальника курса майора Бородина А. И. доверили сформировать сержанту Склярову В. С. Группа выдержала этот важный экзамен, показала скрытые резервы молодежи в обучении, дала слушателям устойчивые навыки самообразования, открыла новые возможности для участия слушателей в военно-научной работе.
При Бородине А. И. основательно "почистился" наш курс как в результате естественного отбора, так и под влиянием начальника курса. Тем, кому на первых курсах трудно давалась учеба или не давалась совсем, он настоятельно "рекомендовал" расставаться с училищем, причем помогал, но не всем, оформить отчисление без указания в документах неудовлетворительных оценок, что давало шансы поступить в гражданские ВУЗы на соответствующий курс. Использовал он и возможность перевода слушателей в другие ВУЗы. Так, под его давлением целая группа рядовых слушателей с курса набора 1957 года была рекомендована для направления в Киевское высшее зенитное ракетное инженерное училище.
Преподавательский и инженерно-технический состав училища к нашему появлению в его стенах был зрелым педагогическим и научным коллективом с безупречной репутацией и авторитетом в ВВС. По всем показателям и критериям ХВАИВУ опережало ранее и позже созданные высшие инженерные ВУЗы ВВС.
К сожалению, для ВВС и к радости, для Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), в 1959 году было принято решение о переводе ХВАИВУ в ведение РВСН. "Московские слухи и досужие разговоры" доносили до нас, что здесь, как и при рождении РВСН, сыграл основную роль субъективный фактор. В свое время Главком ВВС открестился от предложения взять ракетные войска под свое крыло и новорожденному виду Вооруженных сил свой щит дали артиллеристы. В отношении ВУЗов стоял выбор передать в РВСН молодое Киевское ВАИВУ или зрелое Харьковское ВАИВУ. Какой бы хозяин отдал лучшее?! Но ... тогдашний Главком ВВС и начальник Киевского училища были свояками (женаты на сестрах) и по-родственному решили этот вопрос.
В сложившейся ситуации ХВАИВУ под руководством генерал-лейтенанта Хадеева С. П. показало свои неисчерпаемые возможности. В учебном 1959-1960 году коллектив, без преувеличения, начал совершать трудовой подвиг по полной перестройке учебного процесса "прямо на марше" на новые учебные программы и планы, на новую технику, на новое содержание теоретических курсов. Все офицеры и служащие училища показали свою способность переучивания на новые специальности в сжатые, ограниченные временем, сроки. Службы обеспечения училища работали, как часы, без сбоев и задержек.
Наши преподаватели, известные педагоги и ученые, не подчеркивали своего превосходства, а вели себя с нами, как с коллегами. Нам это придавало уверенности в своих силах и желания стать похожими на них. Но были и редкие исключения из этого правила, как с одной, так и с другой стороны.
Заканчивался первый курс, оставалось сдать последний экзамен и воображение уже рисовало летний отпуск, встречу с родными и отдых у моря. Но это был экзамен по электротехнике, который принимал подполковник Егоров П. М. В связи с изменением учебных планов впервые его дисциплину начали давать не со второго курса, а во втором семестре первого. Егоров П. М. выступал категорически против такого новаторства, поскольку для обеспечения дисциплины еще не успевали начитать необходимых тем дисциплины математического анализа. Может быть, он был и прав. Но доказать свою правоту он решил оценками слушателей на экзамене.
Моя очередь тянуть билет и отвечать перед экзаменатором подошла, когда из аудитории на первом этаже корпуса "А" слушатели один за другим выносили пустые зачетки и "неуд", проставленный в ведомости. Я надеялся попасть к Толстикову В. Ф., который вел у нас лабораторные и практические занятия и в какой-то мере нам сочувствовал, но очередность посадила меня за стол перед Егоровым П. М. Он сидел с каменным лицом и слушал мои пояснения к задаче и ответы на вопросы в билете. Закончив свое выступление, я с надеждой заглянул ему в глаза. Но и там, в их глубине я ничего не увидел. Пауза была недолгой. Он, молча, пододвинул ко мне незаполненную зачетную книжку. Цепляясь за спасительную соломинку, я попросил задать мне дополнительный вопрос. Егоров очень спокойно, без всяких эмоций ответил:
- Какой вопрос! Вам электротехнику надо учить с самого начала.
И после этого поставил "неуд" напротив моей фамилии в экзаменационную ведомость.
Я был не первым и не последним в этой "электротехнической экзекуции". Средний балл всей нашей учебной группы не смог достичь отметки "3" и замер где-то на "2,9 - 2,95", установив училищный антирекорд, что и требовалось доказать Егорову П. М.
Этот результат принес много неприятностей слушателям. Теперь к цветущему под звуки цикад Черному морю, помимо "курортного набора", слушателям, имевшим только одну двойку, приходилось везти конспекты и учебники по электротехнике с призрачной надеждой уделить "трагической дисциплине" время, оторванное от коллективных удовольствий.
Большая часть "двоечников" сумела в первые дни сентября 1958 года пересдать этот экзамен. А для некоторых, имевших задолженности по другим дисциплинам, это, к сожалению, был последний экзамен в нашем училище...
Единственным утешением для всех "пострадавших" был слух о том, что и Егорову П. М. такой эксперимент не прошел даром...
На 3-м курсе мы жили на улице Правды на втором этаже огромной казармы. Слева у входа в помещение было отведено место для дневального, а рядом - комната для самоподготовки, в которой разрешалось заниматься после общего отбоя.
В один из рабочих дней поздней осени тесным кружком близких друзей решили после отбоя, хоть как-то, отметить, или просто обозначить, день рождения. Перелили в графин заготовленное зелье и стали готовить нехитрую закуску, припасенную после ужина из столовой.
Вдруг раздался негромкий голос дневального:
- Товарищ майор! На курсе произведен отбой, лиц незаконно отсутствующих нет. Восемь слушателей занимаются самоподготовкой.
Под этот доклад мы успели срочно сунуть в стол закуску, расселись за другие столы, достали конспекты и все необходимое для оформления отчетов по лабораторным работам, изобразили "умный вид", а, "о ужас!" графин и стаканы так и остались стоять на "праздничном" столе.
Дежурный офицер в шинели, перетянутой портупеей, с пистолетом на ремне, вошел в комнату. Мы поприветствовали его, поднявшись со своих мест. Он демократично разрешил нам сесть и продолжить занятия. Но одновременно он проявил к нам понимание и сочувствие, достались нам и нахлынувшие на него воспоминания:
- Да. И нам приходилось много заниматься, не все успевали, ночами сидели...
Его интересные воспоминания продолжались минут 10-15. Он согрелся, расстегнул верхний крючок шинели и потянулся к графину, чтобы охладить свой организм.
Мы замерли...
Дежурный налил себе почти полный стакан, поднес его ко рту, ноздри его слегка шевельнулись, но он, не глядя на нас, поставил опустошенный стакан на стол, и продолжил свои воспоминания. Через очередные 15 минут, разрумянившись, обращаясь подобревшим взглядом к нам, напутствовал:
- Ну, что ж не буду вам мешать, готовьтесь, учитесь.
И после паузы, взглянув на старшего, с хитрой улыбкой произнес:
- Ну-ка сержант, налей-ка мне еще полстаканчика.
Как только за дежурным закрылась дверь, мы бросились к графину, поочередно нюхая его содержание. Все пахло по-настоящему...
И этот праздник остался нашей общей тайной...
Среди общественных дисциплин своей практической направленностью выделялась ППР (партийно-политическая работа). Над расшифровкой этой аббревиатуры в войсках и в училище было много глумления и шуток, самая мягкая из них: "поговорили - поговорили и разошлись". Читал нам эту дисциплину уже на 4-м курсе импозантный коренастый офицер в морской форме. Он всегда приходил на лекции в кителе со стоячим воротником, застегнутом на все пуговицы и крючки. Говорил он низким, хорошо поставленным голосом. К нему все слушатели: и офицеры, и рядовые относились по-доброму, с уважением, потому что он не был догматиком, что было свойственно политработникам, а всегда был откровенен в суждениях. Так, говоря о воспитательной работе, он однажды полушутя ворчливо сказал:
- Воспитательная работа, воспитательная работа! Не мы бросаем пороки. Пороки нас покидают. Со временем.
Он не подчеркивал дистанцию между преподавателями и слушателями. Пользуясь такой доступностью, слушатели-офицеры решили пошутить над ним. Преподаватель, как правило, для поддержки своего могучего голоса во время лекции пил небольшими глотками теплый чай из тонкостенного прозрачного стакана. Слушатели перед самой лекцией наполнили стакан вместо чая "трехзвездным армянским" напитком. Вся аудитория с напряжением стала следить за реакцией лектора. Боевой морской офицер после нескольких минут вводной части лекции поднес ко рту стакан, сделал несколько глотков и поставил его на место. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ничего не выдало изменений привычного режима чаепития. Он продолжил изложение материала и к концу первого часа лекции постепенно допил свой "чай".
В перерыве осмелевшие офицеры за пять минут, быстро вновь наполнили стакан "чаем" и стали ждать исхода.
Преподаватель после команды дежурного "Товарищи офицеры!" и рассадки всех слушателей по своим местам встал за трибуну. Он, изредка обращаясь к подготовленному тексту, зычным голосом выделял главное и давал под запись основные тезисы. При этом он не забывал регулярно прихлебывать из волшебного стакана. За пять минут до окончания лекции, как и положено, по методике, он сделал выводы и оставил время для ответа на вопросы. Но вопросов не последовало. Он сделал последние глотки из стакана, оглядел аудиторию озорным взглядом и громогласно с вызовом сказал:
- Вы меня, боевого офицера, хотели свалить бутылкой коньяку! Вот вам!
Он вытянул в сторону слушателей правую руку, кулак которой был сложен "фигурой из пяти пальцев", забрал с трибуны свои бумаги и под команду "Товарищи офицеры!", усмехаясь, твердой походкой вышел из аудитории.
Когда об этом случае информация все-таки просочилась, все наши всегда говорили:
- У нас такого не было и быть не могло. Может быть, это было с кем-то другим и на другом курсе.
Выжимая все возможное из талантливой молодежи, С. П. Хадеев строго следил за ее здоровьем. Питание (трехразовое, разнообразное, за столами, покрытыми скатертями, блюдами, подаваемыми официантками) и гигиена (бани, смены постельного и нижнего белья), медицинское обеспечение были "на высоте". Поликлиника и лазарет, в первую очередь, выполняли свои функции без замечаний.
Но, кроме того, для слушателей, по авиационным традициям, был предусмотрен профилакторий. По договоренности с начальником АРТА, с которым у Хадеева С. П. поддерживались добрые отношения, в их доме отдыха в Померках для этого было выделено ряд мест для оздоровления слушателей училища. Раз в год можно было воспользоваться этим благом, не прерывая учебного процесса, побыть две недели в соответствии с неписанными военными заповедями, "подальше от начальства, поближе к кухне". Каждый день, сразу после окончания занятий "счастливчик" садился в автобус, который мчал его на окраину Харькова в санаторный комплекс на обед. А далее тишина смешанного леса, отсутствие начальников всех степеней и шумных сокурсников действительно давала возможность набраться новых сил для приобретения новых знаний.
В училище, созданном и руководимым Хадеевым, от слушателей требовалось только одно, но в тройном размере: учиться, учиться и учиться. Степан Петрович относился к слушателям, а особенно к рядовым, как к своим сыновьям, которых у него по жизни не было. Он разрешал нам нарушать форму одежды, если наши "придумки" украшали внешний вид. Так мы вполне официально носили твердые парчевые погоны, специально изготовленные в харьковских кустарных мастерских. В увольнение мы носили габардиновые и бостоновые темно-зеленые гимнастерки, синие брюки и хромовые сапоги вместо форменного мундира со стоячим воротником и кирзовых сапог. За такими "вольными атрибутами" на первом курсе мы бегали в общежитие в Провиантском переулке к старшекурсникам, которые в это время вне училища уже почти легально носили гражданскую одежду.
Степан Петрович предупреждал нас:
- Никогда не бегайте от гарнизонного патруля. Пусть он вас запишет за нарушение формы одежды. Я вам разрешаю и беру это на себя. Но если вы будете убегать, а патруль вас будет догонять, вы будете сопротивляться и это очень осложнит ваше положение, из которого без последствий сложно будет выбраться.
Вполне разумные и ценные указания давали на основании своего жизненного опыта начальники курсов.
Одним из курсов наших предшественников командовал подполковник Рубцов В. Г., участник Великой Отечественной войны. Как-то в беседе с ним "тет-а-тет" слушатель допустил "словесные вольности". Мудрый и осторожный начальник моментально отреагировал на них: он резко встал из-за стола, одел фуражку и, взяв под козырек, официально обратился к вольнолюбивому молодому человеку:
- Товарищ слушатель! Или вы сейчас же возьмете свои слова обратно, или я вас арестую.
Полный сил и юмора "вольнодумец" энергично поднялся со стула, взгромоздил на голову пилотку и, приложив руку к голове для отдания чести, четко и серьезно ответил:
- Товарищ подполковник! Я беру свои слова обратно.
- Ну вот и хорошо, - заключил начальник.
После этого собеседники сняли головные уборы, сели и продолжили непринужденную беседу.
Но однажды, это было уже на четвертом курсе, произошел небывалый случай. Все начиналось по известному сценарию. В субботу на танцплощадке в парке им. А. М. Горького, рядом с училищем, возник конфликт между гражданской и военной молодежью. Сейчас даже трудно вспомнить из-за чего, скорее всего "шерше ля фам" или "ищите женщину". Стенка на стенку, волна на волну, трудно разобрать, где свой, где чужой, потому что многие слушатели были одеты в "гражданку". Вмешалась милиция, прибыла комендатура. Нас, с целью нашей же безопасности, загнали в полуподвальное помещение корпуса "А".
Сюда же ближе к полуночи был вызван и начальник училища. Было видно, что его подняли с постели, он даже привычный галстук забыл одеть. Все мы, офицеры и рядовые, одетые в "гражданку", замерли, ожидая немедленной расправы. Мы, естественно, старались прижаться к стене, подальше от начальства, но Степан Петрович стал последовательно по кругу подходить к каждому и выносить свой приговор (фамилии в диалоге вымышлены):
- Ты кто?
- Старший лейтенант Иванов.
- Пил?
- Нет.
- Как же нет?! Ты посмотри на себя! Ужас! Еще и врет. На губу!
- А ты кто?
- Старший лейтенант Петров.
- Пил?
- Да. Кружечку пивка опрокинул.
- Какого пивка! От тебя сивухой прет за версту! Офицер! На губу!
Очередь медленно приближалась ко мне. Я понял, что врать не надо и после представления на следующий вопрос ответил:
- Да, с девушкой в кафе взяли мороженного и по бокалу шампанского.
Степан Петрович, как-то с усмешкой посмотрел на меня и выразительно, растягивая слова, произнес приговор и для меня:
- Шампанского... мороженного... Молоко пить надо! На губу!
На училищной "губе", как и положено, по уставу, офицеров и рядовых "расселили" по разным камерам.
Ночью вместо сна я реально представлял себе ужасную картину своего отчисления из училища. Больше всего меня волновало то, что я подвел своего отца в нашем общем авиационном деле. Наступившее утро не принесло облегчения моральным страданиям, а усилило их, потому что свои тяжелые мысли надо было еще и скрывать или, хотя бы, не показывать сокамерникам. Мы не ждали, что кто-то до понедельника будет заниматься нашими проблемами. Кому захочется тратить на это свой выходной?!
Но вдруг, по коридорам затопала охрана, зазвучал зычный голос начальника караула с докладом о наличии личного состава, содержащегося на гауптвахте. После непродолжительной паузы дверь в нашу камеру открылась и мы увидели на пороге ... начальника училища генерал-лейтенанта Хадеева С. П. в сопровождении начальника политотдела генерал-майора Барскова Ф. И. Их совместное появление всегда вызывало улыбку, потому что Степан Петрович был невысокого роста, а Барсков был прямой противоположностью - крепкого телосложения и ростом выше среднего. Но в этот день нам было не до улыбок, мы ждали приговора. Генералы присели на принесенные начальником караула табуреты, а мы стояли и дрожали, "как осиновые листья". Но первые же слова Степана Петровича повергли нас в шок и это состояние запомнилось мне на всю оставшуюся жизнь:
- Ребята! Я пришел извиниться перед вами. Я погорячился и был неправ, отправив вас на гауптвахту. Мы вместе с милицией и комендатурой разобрались в том, что произошло вчера вечером в парке Горького. Вашей вины там нет. В последнее время в нашем городе участились случаи, которые направлены на дискредитацию армии и военнослужащих. Мы совместно с начальником АРТА направили соответствующее письмо к руководству города и области.
Я подозреваю, что горячие головы наших слушателей уже готовят "акт отмщения", потому я приказываю вам лично не принимать участия в подобных действиях и отговорить своих товарищей от такого поступка, чтобы не усугублять положения дел. А теперь поезжайте в свое общежитие и готовьтесь к завтрашним занятиям. Вы меня поняли?
Конечно же мы все поняли, а потом и других учили, как надо уважать и защищать своих подчиненных, несмотря на огромную дистанцию между рядовым и генералом.
Если год нашего поступления в училище – 1957-й всколыхнул мир первыми видимыми шагами освоения космоса, запуском первых советских искусственных спутников земли, и мы к этому не имели никакого отношения, а только радовались успехам науки, то в 1961 году, знаменательном для страны и мира, мы уже осознавали сопричастность к происходящим феноменальным достижениям.
Сообщение о запуске первого в мире космонавта Гагарина Ю. А. мы, уже вооруженные знаниями теории Циолковского, слушали в коридорах училища, для этого были прерваны все занятия. А сообщение о запуске космонавта Титова Г. С. с космодрома Байконур нас застало в купейном вагоне скорого поезда, который вез нас на казахскую станцию Тюра-Там, тот самый "Байконур". Мы уже все знали больше других и гордились этим. Не знали только, что вместе с нами на факультете Љ 2 учится рядовой слушатель, будущий космонавт Юра Глазков.
К финишу летом 1962 года, отметившись на 10 контрольных пунктах - сессиях, только по нашему факультету пришли 105 молодых офицеров и перспективных военных инженеров.
Работа Государственной экзаменационной комиссии связана в Харькове с ароматом цветущей липы и на Сумской, и в парке им. Шевченко Т. Г., и в парке им. Горького А. М.
Перед началом работы ГЭК, накануне защиты дипломных проектов все слушатели заполняли анкеты, главным в которой был вопрос о желаемом месте прохождения службы после выпуска из училища. Мы в своем кругу обсуждали этот вопрос. Мнений и желаний было множество. Но мы остановились на варианте выбора места службы на территории, на которой предусмотрено льготное исчисление срока службы и предполагается замена. Поэтому у меня было написано "За Полярным кругом".
После защиты дипломных проектов начальник факультета полковник Давыдов В. А. и начальник курса подполковник Бородин А. И. беседовали с выпускниками. Дошла очередь и до меня. Первым вступил в разговор Бородин А. И.:
- Мы читали в анкете ваше желание уехать на Крайний Север. Но мы хотели оставить вас в училище.
Для меня такое предложение было неожиданным и я неуверенно начал сопротивляться соблазнительному решению:
- Я был бы рад работать в училище, но после службы на Севере.
И тут вступил в разговор Давыдов В. А. Обращаясь к Бородину А. И., он спросил:
- А он, что, не знает о решении?
Бородин А. И. отрицательно повернул несколько раз головой.
- В отношении вас пришло решение направить вас в распоряжение Главкома ВВС, - продолжил после паузы Давыдов В. А. - Так что вашей судьбой мы больше не распоряжаемся. Спасибо вам за успехи в учебе. Желаем вам и успешной службы.
Он пожал мне руку, а Бородин А. И. в ответ на мою просьбу позаботиться о других выпускниках, попросил, чтобы о содержании разговора я никому не говорил. Так я и сделал, вдыхая аромат цветущей липы.
Провожая и напутствуя курс наших предшественников, Степан Петрович Хадеев по-отечески шутил:
- У вас на курсе два золотомедалиста. Один - "золотая голова", другой - "золотая задница". Так что желанной высокой цели можно достичь и тем, кому природа дала талант и способности, и тем, кто упорно и настойчиво трудится.
Наш выпуск, выпуск 1962 года, стал для Степана Петровича последним. Вместе с нами проводили и его. Нас - на службу, а Степана Петровича - в отставку, на пенсию. А теперь и мы, отставные офицеры, своим внукам рассказываем, каким хорошим человеком был Степан Петрович Хадеев.
Это был и последний выпуск с дипломами ХВАИВУ в авиационной форме. Далее училище сменило название, а офицеры и теперь уже "курсанты", а не слушатели, получили новую артиллерийскую форму.
Собравшись на встречу, посвященную 60-й годовщине поступления и 55-й годовщине выпуска из училища, мы согласились с тем, что нам еще рано жить одними воспоминаниями. Но подводить промежуточные итоги вполне целесообразно. И делать это надо регулярно...
Мы по-прежнему дружим семьями с Толей Кривошлыком, моим одноклассником и однокурсником, часто с особым теплом вспоминаем Володю Бедного, Колю Бардина, Мишу Плоткина ...
Прошедшие десятилетия ослабили энтузиазм, позволявший отодвинуть в сторону все дела и рвануть на очередную юбилейную встречу с однокурсниками в "Альма-матер". Но мы сохранили имена всех тех, кто дошел с нами до финиша в 1962 году, и не только их ...
На фото: слушатель (1957 г.) и лейтенант (1962 г.) В. АБЛАЗОВ.